Свой первый «Вишневый сад» Лев Додин поставил в 1994 г. в Париже, прямо во время продолжительных гастролей, которые проходили с триумфом в театре «Одеон». Сегодня его театр привез в Париж абсолютно новый «Вишневый сад». Вторую постановку пьесы питерские артисты сыграют 12 раз до 18 апреля в парижском театре Монфор (Monfort).

Первый «Вишневый сад» Додина был, как сама эпоха начала 1990-х г.г. – пора надежд, радостных ожиданий, пора еще неутраченных иллюзий о свободе. В этой романтической постановке была удивительная игра света и теней, которая то высвечивала белые цветы вишневых деревьев за окнами, так что зрителю даже чудился пленительный, дурманящий аромат, то погружала в таинственную мглу. Все персонажи были выдержаны в, так сказать, хрестоматийном ракурсе. Мы как обычно переживали за романтическую помещицу Любовь Андреевну и одинокую Варю, возмущались безжалостным купцом Лопахиным, представлявшим, как говорилось в учебниках, нарождающийся капиталистический класс.

Новый додинский «Вишневый сад» спустя 20 лет уже не тот, что прежде. Сам сад теперь можно увидеть только на большом экране. Кадры, снятые на старый лад, как немой фильм, льющиеся из старинной передвижки, переносят героев в прошлое, когда вишневый сад цвел пышным цветом, когда все были молоды и счастливы, и были живы близкие. Всё действие спектакля не происходит на большой сцене, белое полотно экрана прикрывает темную неуютную сцену с тусклым прожектором где-то в глубине, герои только время от времени переступают эту черту. А так они приходят из-за спин зрителей, играют, спускаясь по ступенькам, или остаются между рядами среди нас, и мы чувствуем их дыхание, слышим как бьются их сердца, они играют за биллиардным столом в центре зала. На узкой полоске между сценой и первым рядом, где тесно сгрудились зачехленные кресла, занавешенный шкафик, нераспакованный багаж, в такой неприкаянной, почти привокзальной атмосфере и происходит все действо. Стерев грани между героями и зрителями, режиссер заставил нас пережить трагедию чеховских героев по-новому, будто Антон Павлович где-то среди нас и пишет о нас.

Эту пьесу великого Чехова Лев Додин называет пророческой. За 20 лет изменился мир, изменились мы, и Лев Абрамович смотрит на «вишневый сад» по-другому. Он сократил реплики, добавил факты из черновых вариантов писателя, убрал второстепенные персонажи и усилил отдельные роли. Как например, старик Фирс (Александр Завьялов), который очень мало появляется у Чехова, у Додина, он то и дело возвращается на сцену и повторяет свои короткие, некогда казавшиеся бредовыми реплики. Этот персонаж, символизирует прошлое, он то и дело говорит о воле, как о беде, а сегодня, говорит он, «все враздробь, не поймешь ничего». Другой персонаж, во много раз преувеличенный в новой версии – это купец Лопахин, сыгранный так великолепно, так отчаянно, на всю катушку артистом Данилой Козловским. Вот кто символизирует сегодняшний день, он один здесь знает и чувствует, как надо жить, он уверен, что за деньги все можно купить. «Со свиным рылом и в калашный ряд» — этот хищник один понимает, что надо брать от жизни всё и сейчас. И прибирает к рукам, не смущаясь всё, берёт и Варю, и тут же бросает её без жалости. Не знаю, простил бы Антон Павлович Льву Абрамовичу такую вольную интерпретацию отношений его героев или нет, но в нашу эпоху одноразовых вещей и одноразовых чувств, вероятно, это был необходимый ход.

Интересный факт — в первом спектакле роль вечного студента Пети Трофимова, идеалиста, уверенного в светлом будущем, чувствующего себя выше любви, выше денег, сыграл Сергей Курышев. В новой постановке этот артист играет роль конторщика Епиходова, который готов служить при любом режиме. Случайность ли это или намек?

Чехов устами Пети Трофимова говорит, что «Вся Россия наш сад». Для подготовки второй версии пьесы постановщики МДТ долго искали для съемок настоящий вишневый сад, и не нашли в России таковой, пришлось ехать снимать в Германию. Когда Лопахин представляет этот фильм господам, растрогавшимся от вида их любимого сада, от мелькания родных лиц, он неожиданно прерывает поток их наивных воспоминаний своим планом раздробить вишневый сад и сдать его дачникам. И тут же на экране вишневый сад дробится на участки, трансформируется в рубли... А когда хозяева покинут имение, план лопахиных осуществится, сад — Россию растащат по кусочкам...

 Признаюсь, сколько бы раз ни смотрела «Вишневый сад», самая последняя сцена каждый раз вызывает у меня пощипывание в носу. В 1994 г. эта сцена была по-чеховски лаконична: незабвенный Евгений Лебедев, приглашенный тогда на роль Фирса, держа дрожащей рукой свечу, стучал в стеклянную дверь и обреченно глядел на нас издалека. На сей раз Фирс ходил в темноте совсем рядом, среди нас, натыкаясь на ряды, гремя ключами в замочных скважинах. Мне казалось, что эта сцена длится невыносимо долго, будто Фирс, медленно, мучительно тянет нас за наши нервные струны. Но вот он подходит к сцене, трогает экран, который только что колыхался, сдергивает эту белую ткань, и зал как от резкого пронзительного электрического шока вздрагивает – сцена наглухо забита свежевырубленными досками. Фирс с его прошлым, с нашим прошлым (?) остается забытый всеми в запертом доме. И на досках неожиданно возникает отражение всех бывших обитателей имения в белых одеяниях, будто из каких-то дальних иллюзорных сфер...