Меню

Русский очевидецL'Observateur russeФранцузская газета на русском языке

Menu
vendredi, 29 mars 2024
vendredi, 29 mars 2024

«Прошедшее, не ставшее прошлым»

Кира САПГИР0:11, 17 février 2011RencontresImprimer

«Надо лишиться своей земли, чтобы полюбить ее неземной любовью. И неземная бесконечная любовь есть источник бесконечной силы.»

Дмитрий Мережковский

nice_mars2010

Р.Герра и А.Ваксберг. Ницца, март 2010

Ушла  в прошлое великая русская эмиграция. Долгие годы для России, как и для Запада, эти блуждающие звезды первой величины — поэты, художники, философы — оставались под шапкой-невидимкой либо под позорным колпаком идеологического еретика.

Но есть живое зеркало памяти, хранящее отражение прошедшего, не ставшего прошлым. О судьбах творческой и интеллектуальной элиты первой волны эмиграции в марте 2009-го беседовали два неординарных человека. Это Аркадий Ваксберг — маститый публицист, с 1996 года парижский собкор «Литгазеты», юрист, историк, вице-президент ПЕН-клуба, автор биографий Коллонтай, Горького*,  Вышинского, Лили Брик. Другой собеседник — Рене Герра, французский профессор-славист, знаменитый собиратель творений Русского зарубежья.

Эти беседы велись в Ницце, на вилле, окруженной цветущим фруктовым садом. Они послужили основой для документального телесериала «Мы унесли с собой Россию», который летом прошлого года показывали по телеканалу «Культура».

А затем диалоги А. Ваксберга и Р. Герра вышли отдельной книгой. В библиотеке альманаха «Русский мiръ» (Спб, 2010) издан прекрасный добротный том, озаглавленный «Семь дней в марте».

Бывает любовь с первого взгляда. А бывает — с первого слова. Бескорыстная привязанность и любовь французского филолога к русской культуре в изгнании пришла к Рене Герра, когда он впервые услышал неповторимый по красоте «могучий, правдивый и свободный». Эта любовь и по сей день удивляет наших соотечественников: как смог француз сам, без всяческой подсказки, лишь на поводу у собственного чувства добиться такого проникновенного понимания этих людей, всего этого скола грандиозной цивилизации?!

О книге «Семь дней в марте». Она субъективна, но не голословна. И правда новейшей истории, подчас весьма суровая, там доказуема документально. О ней кричат десятки писем, документов — ничтожная часть грандиозного собрания Рене Герра.

guerra1

Обложка книги

Собирательство — дело его жизни. Его коллекция, включающая картины, графику, письма, архивы, автографы, бесценна и беспрецедентна. Большинство писателей и художников-эмигрантов, чьи автографы он хранит, были его знакомыми и друзьями. И в книге «Семь дней в марте» рябит в глазах от воспроизведенных там автографов, фотографий, посвящений на книгах и в альманахах — от Бориса Зайцева, от Юрия Анненкова, от Ирины Одоевцевой.

Переиначивая Булгакова, правду не всегда говорить легко и приятно. Но нельзя и выкидывать из истории ее неотъемлемую часть, какова бы она ни была... «Нельзя лакировать историю и нельзя чернить историю», уверен Аркадий Ваксберг. И в книге открытым текстом рассказывается, например, о том, как в Санкт-Петербурге поэт Георгий Иванов со товарищи после проигрыша в карты убили богача, обыгравшего их, деньги забрали, а труп расчленили! Там же выдаются горькие, но непреложные факты: сотрудничество А. Бенуа с пронацистской газетой «Парижский вестник», коллаборационизм в годы оккупации Ремизова и Лифаря.

Особо «взрывная» тема — о возвращенцах: Цветаевой, Куприне, о неудавшейся попытке соблазнить Бунина словом, о том, как патриотизм выродился в орудие политических игр. И именно эти факты, документы и делают книгу «Семь дней в марте» одновременно увлекательным чтением и ценным пособием для исследователей.

В последней главе книги упомянуто о действующих лицах третьего акта трагедии, чье имя «Исход». Эта глава — о культурном сопротивлении третьей волны эмиграции. Как во времена Бунина и Зайцева, многие из этих изгнанников нового времени оказались в культурной столице мира — Париже. Я же, плоть от плоти этих российских изгнанников, также была принесена «третьей волной» на берега Сены. На приютившей меня Чужбине, ставшей второй родиной, я убедилась, что прошедшее, и правда, не становится прошлым. Как встарь, мы долго оставались особым племенем — населением «затерянного мирка»**, который, пройдя в Союзе через «гражданскую смерть» после краха коммунистической системы, воскрес.

И сегодня, как полноправный член «Клуба третьей волны», я решила задать авторам «Семи дней в марте» пару вопросов — «не из-под глыб».

Вопросы к А. Ваксбергу.

—  Аркадий Иосифович, что для вас главное в этих Диалогах?

—  Главное то, что наши разговоры начистоту не были втиснуты ни в какие рамки так называемой «политкорректности», что чаще всего обозначает самоцензуру. Мы свободно говорили, спорили и высказывали в открытую отношение к тому или иному персонажу — без ненужного пиетета. И наши высказывания доведены до сведения читателя в неприкосновенном виде, оставаясь, как принято говорить, целиком на совести сказавшего. И, что особенно ценно, наш недельный диалог с Рене, посвященный судьбам творческой русской эмиграции, подкреплен материалами из его поистине уникальной коллекции.

К.С.: — Почему, говоря о «третьей волне», не стали выделять ее специфику? То есть, вы упоминаете только о браках с иностранцами (в качестве «средства передвижения». Кстати, и эту категорию могли не выпустить — вспомните о голодовках во имя воссоединения семей). А были еще и беглецы, и невозвращенцы, не говоря о мощном потоке тех, кто уезжал по израильской визе. С этой точки зрения, любопытно то, что когда советская власть под давлением США стала выпускать евреев «на историческую родину», лишая их гражданства, она тем самым негласно оказалась сторонницей проклинаемого ею сионизма!

А.В.: — Дело в том, что, как вы знаете, наш недельный диалог с Рене практически был посвящен судьбам творческой русской эмиграции первой волны на базе бесценной коллекции Рене Герра. Лишь в конце я решил взглянуть на проблему в более широком плане.

Вы очень точно подметили абсурдистские «обоснования» для разрешения выезда евреев «на историческую родину». Как всякий нормальный человек, вы ищете логику в политике Софьи Власьевны***, но в этой части, как и во многих прочих, логика не просматривается вообще. Бездарный сиюминутный прагматизм — это максимум, на что власти были способны. Опубликованные А.Н. Яковлевым архивные документы убедительно свидетельствуют о том, что, по предложению Андропова, просто было решено слегка сбавить напряжение, избавляясь от балласта; и этим «балластом», как водится, считались не прикормленные властью люди, которых (как однажды воскликнул в отчаянии Пушкин) «черт догадал родиться в России с умом и талантом».

К.С.: — В числе перечисляемых вами культурных деятелей третьей волны оказались те, кто покинул страну уже после распада СССР. Но ведь их отъезд зависел уже не от ОВИР-а и КГБ, а от иностранных консульств?

— Мы на самом деле размышляли о правильности либо о неправильности включения в этот список людей, прибывших в Париж на волне перестройки. На мой взгляд, дело вовсе не в том, от кого зависел отъезд. Дело в душевном настрое, в накопившемся стремлении к свободе, не зависящей от каких бы то ни было политических игр, а еще — в неверии в реальность и долговременность перестроечных перемен. И, на мой взгляд, подобный подход помогает точнее и глубже понять феномен всей русской эмиграции, началом которому послужила первая волна, унесшая из России ее гениев, ее гордость, ее славу.

Вопрос к Рене Герра:

 — Рене, вы — коренной француз. Можно ли сказать, что между русской эмиграцией и вами, французом, все же существует некая стенка из прозрачного, но непробиваемого стекла? Или же вам удалось пробить ее?

— Больше сорока лет назад Ирина Одоевцева меня окрестила «наш русский француз». И это правда. Мне не пришлось пробивать никакую стену. Между русскими белыми эмигрантами и мною ее не было, и быть не могло. Дело в том, что моя судьба с самого отрочества — «русская». Меня эти «странники» — продукт высочайшей цивилизации — сразу привлекли, покорили рафинированностью, интеллигентностью, чувством достоинства, аристократической учтивостью, сердечным теплом и, главное, верностью и преданностью покинутой родине и своим беззаветным служением русской культуре. Между нами были не просто добросердечные отношения. То было взаимное уважение и понимание, восхищение и любовь. Я горжусь дружбой с ними, их любовью. Они посвящали мне стихи, дарили книги и картины, писали мои портреты.

Поэтому никакой стены, между мною и ими не было, и быть не могло! Зато долгие годы между ними и западным миром стена все же существовала. Даже не стена, а самый настоящий железный занавес. Десятилетиями он отгораживал Белую эмиграцию от славы, карьеры, элементарного благосостояния. Этот занавес — вина не одних Советов, клеймивших изгнанников «предателями» и «отщепенцами». Во многом это дело рук левой французской профессуры — попутчиков Кремля. И я счастлив, что благодаря и моему собирательству до людей теперь дошла хотя бы малая часть правды об этом времени, о великих «невидимках», хотя и сегодня это лишь верхушка айсберга, всплывающего из глубин Атлантиды.



* Оба переведены и во Франции (первый в Albin Michel, второй — в Fayard).

** О котором я сочла своим долгом рассказать в своем романе «Ткань лжи»

*** Советской власти на диссидентском сленге.

4 commentaires

  1. Житель CCCР dit :

    Трагедией России, СССР что они вынашивали слишком много образованых людей на единицу цивилизованного пространства. При огромной площади, пригодного к обыкновенной жизни места не так много, а для элиты нужна ещё и цивилизация. А тут «верхняя вольта с ракетами».Насмешка судьбы...

  2. В. Блаженный dit :

    Отзыв — что-то в стиле Чаадаева

  3. Крон Арвид dit :

    Похвала неполиткорректности в статье мне симпатична,

  4. Галина dit :

    Отличная статья и главное — своевременная!В то время, когдап ытаются принизит Русскую зарубюжную литературу- эта книга шедевр.

    Тай-то Бог, чтобы опа была прочитана во всех странах Русской Диаспоры!

Laisser un commentaire

Votre adresse de messagerie ne sera pas publiée.

Envoyer un message
  1. (champ obligatoire)
  2. (e-mail correct)