Человек эмигрирует в Израиль из Свердловска. Свердловск становится Екатеринбургом, заново обретая веру в славное прошлое. Сергей проходит обряд крещения и обращается в «брата Иеронима», уверовав в светлое будущее в католической общине. A через несколько лет окажется во Франции «братом Жеромом» в мягкой белизне одеяний бенедиктинского монастыря. Часто вам случалось у таких людей спрашивать, который час и как пройти в библиотеку?

Брат Жером ©Елена Кондратьева-Сальгеро

Вначале было советское семидесятье, художественное училище с 14 лет, полуподпольные выставки конца 80-х. «Первая проданная работа — обмен с одним из местных поэтов «на вес»: его стихов и моей картины. Тематика довольно широкая, но главным образом гротескные изображения. Вообще, всё детство рисовал лишь одни карикатуры, с этого и началось. Maîtres à penser — в детстве, постимпрессионизм, после — Клее, Моранди, Руо, Сулаж».

В 19 лет — прибытие в Израиль и встреча с людьми, которые его удивили. Жан-Батист Гурион, основатель бенедиктинского монастыря Абу-Гош рядом с Иерусалимом, первый епископ ивритоязычной общины в Израиле, был человеком, что называется, вне всяких параметров. Aналогов не имеющий. Мог начать проповедь цитатой из Верлена. Приносил с собой на службу «волшебный мешок»: большой пакет, тщательно спрятанный до нужного момента, из которого доставались неожиданные предметы. Для наглядной иллюстрации: статуэтка, картина, художественная композиция... из песка, например. Считал монахов «церковными маргиналами», говорил что «отстранённости этой избегать не следует, а следует, наоборот, к ней стремиться».

Когда его не стало, брат Иероним собрал в котомку нажитую веру и ушёл учиться философии и богословию к иезуитам. В Брюсселе, в «Институте теологических исследований» («Institut d'études théologiques»), котомка потяжелела: к ивриту и арамейскому достойно присоединились латынь, английский, французский, немецкий и итальянский (два последних, скромности ради, «только для чтения»). Там же, кроме чтения и размышлений, много рисовал. И много — на заказ. «Вообще, ничего не имею против заказных работ, они стимулируют». (Вот и Чайковский нечто очень похожее высказывал в личной переписке: как часто работы «на заказ» захватывают больше и удаются лучше «чистого вдохновения).

©брат Иероним

«Сделал серию очень больших панно для дома семинаристов, афиши для института, обложки для книг и прочее. Тематика оставалась, в общем и целом, библейской. Но местный климат влиял. Даже написал «Преображение», происходящее под водой, с плавающими вокруг рыбами».

В 2007 он прибывает во Францию — в один из монастырей бенедиктинской конгрегации в Шампани, Мениль-Сен-Лу. Над монастырём этим чуть не со времён его основания (ещё в XIX веке), можно сказать, витал именно русский дух. Его первый настоятель о. Эмманюэль Андрэ очень интересовался восточной церковью, публиковал на эту тему серьёзные работы.

Основа монaстырской библиотеки была заложена Анастасией Борисовной Дуровой, ещё одним удивительным человеком. Родилась она в 1907 году в Луге, под Петербургом. В 1919 эмигрировала с родителями в Париж via Константинополь и Триест (для дочери полковника Генерального штаба — почти классический маршрут). Приняла католичество, вступила в общину св. Франциска-Ксаверия, преподавала. С 1964 по 1977 работала в посольстве Франции в Москве и активно способствовала передаче и публикации на Западе рукописей Солженицына, о. Александра Меня, о. Дмитрия Дудко.

Свою личную библиотеку она тоже завещала монастырю, а в написании мемуаров когда-то помогал ей нынешний настоятель Мениль-Сен-Лу о. Бертран. Которому тоже стоит удивиться. Хотя бы потому, что встретить во французской глубинке монастырского настоятеля-француза, с радостью говорящего по-русски, случается не каждый Божий день. Он в своё время съездил навестить сестру, работавшую в Москве, и, как это часто у них, иностранцев, случается, «попался-влюбился»: не то в язык, не то в тот самый русский дух, который, говорят, если пропитывает, то приблизительно до смерти. Теперь в монастырской библиотеке уже больше 7 000 русских книг и, по свидетельству брата Жерома, «почти всё, что выходило по-французски о России». Кто думает, что речь исключительно о работах религиозного содержания, снова попадает пальцем в небо: рядом с отечественной классикой — Толстой, Гоголь, Лесков, вперемешку — хорошая подборка русской и советской поэзии, полное собрание Паустовского, Стругацкие, Акунин. Никакой дискриминации!

А уж при виде пары экзотических лаптей рядом с отблесками гжели, хохломы и керамических гербов русских городов — Кострома, Тамбов, Псков, Калуга, Ярославль, Владимир, — бережно расставленных на книжных полках, непрошеную слезу удержать можно только улыбкой.

©Елена Кондратьева-Сальгеро

В монастыре православные иконы мягко соседствуют с католическими святынями, особенно в мастерской. Cам брат Жером говорит, что живопись остаётся «... и призванием, и необходимостью. Времени больше провожу в занятиях керамикой просто потому, что она нам даёт средства к существованию. Но керамика нравится и сама по себе, особенно когда есть время экспериментировать с глазурью, красками, температурой. Опять-таки, выполняю и заказы, главным образом на иконы. В ближайшие дни должен расписать большую деревянную дарохранительницу девятнадцатого века (немного близкую работу однажды сделал и в Абу-Гоше: роспись органа). На собственно живопись остаётся мало времени, но очень надеюсь, что строящаяся в данный момент новая мастерская меня «вдохновит» и на это».

©брат Иероним

А совсем недавно, в мае, побывал в Москве по приглашению РГГУ (Российский государственный гуманитарный университет) и института св. Фомы, читал курс лекций о «переосмыслении всего Евангелия: долгая работа по «расшифровке» смысла слов Христа и евангелистов в свете литературы Второго Храма, мидрашей и Талмуда. Поиск связи между традиционным богословием и современной философией, потому что моё первое после художественного образования — философское, в первую очередь в области феноменологии. Старался читать библейский текст, сталкивая разные перспективы и отыскивая смысл на их скрещении. Отходя и от академического стиля. Если угодно, это можно назвать «романом прочтения».

Впечатления от Москвы и страны: «Что бы ни говорили, это небо и земля. Понимаю, что жизнь остаётся очень тяжёлой, но сравнить с тем, что я оставлял, никак нельзя. Люди стали даже улыбаться, и толпа имеет человеческий вид (вместо когда-то привычной серой угрюмой массы). При этом, конечно, убедился в том, что Москва на очень привилегированном положении, даже по сравнению с Питером. А об Урале и говорить нечего, хотя сам Екатеринбург сейчас как раз преобразился и всячески развивается».

Привёз целую серию московских «фотозарисовок» — замечательных и потому требующих совсем отдельного повествования.

На мой вопрос «Есть ли что-либо в ваших работах, предназначенное для современного русского человека, будь то коренной житель или эмигрант?», ответил вежливо: «То, что я делаю, всё равно отождествляется иностранцами как «русское искусство» и «русский стиль». Даже если я пытаюсь стилизовать, скажем, керамику под что-то другое. Это не сознательный выбор, а само устройство зрения, постановка вкуса. А, следовательно, полностью понятно может быть только выросшему в близкой культуре».