В Чернобыль по любви
В преддверии печальной даты «Русский очевидец» задумался, нет ли свидетелей тех событий, проживающих ныне на территории Франции. Оказалось, что есть.
Чернобыль, 1987 г. | En 1987 à Tchernobyl
Так мы встретились с Надеждой Петренко.
«Русский очевидец» знал Надю как владельца галереи Ар Деко в центре Парижа и организатора выставок русских художников.
О том, что Надежда Петренко провела два года в послеаварийном Чернобыле, мы узнали совершенно случайно.
«Русский очевидец»: Чернобыль никак не ассоциируется с красивой и успешной женщиной. При каких обстоятельствах ты, москвичка, туда попала?
Надежда Петренко: В Москве я закончила с красным дипломом факультет журналистики МГУ со специализацией театральная и кинокритика. Пока училась, сотрудничала с «Советской Россией», писала интервью, критические статьи. Получила – единственная на курсе – распределение в отдел культуры этой центральной и уважаемой тогда газеты. Карьера и жизнь складывались как нельзя удачно... И тут я встретила Любовь. Любовь – инженер-физик – счел своим долгом ехать работать в Чернобыль, спасать человечество от последствий ядерной катастрофы. Я посидела в столице пару недель после его отъезда и – не выдержала: помчалась за ним.
Шел 1987 год, с построением «Саркофага» уровни радиации резко снизились и в целом в 30-километровой зоне вокруг Чернобыльской станции были не очень высокими. Но все зловредные частицы, которые при взрыве вынесло в воздух и которые осели на почву, деревья, дома, находились в периоде полной активности и были там повсюду. Только невидимые!.. Собственно, это называется поверхностным радиационным загрязнением.
«L’Observateur russe» connait Nadejda en tant que propriétaire de la galerie Art Déco située dans le centre de Paris et en tant qu’organisatrice d’expositions d’artistes peintres russes.
Nous avons appris tout à fait par hasard que Nadejda avait vécu deux ans dans le Tchernobyl d’après la catastrophe.
«L’Observateur russe» : Tchernobyl ne s’accorde pas du tout avec l’image d’une femme belle et talentueuse. Quelles sont les circonstances qui ont fait que toi, moscovite, tu te sois retrouvée là-bas ?
Nadejda Petrenko : J’ai obtenu mon diplôme de la faculté de journalisme de L’université d’Etat de Moscou avec mention, avec une spécialisation en théâtre et en cinéma. Pendant que j’étudiais, je travaillais pour le journal «Russie soviétique», j’interviewais des gens et j’écrivais des critiques. J’ai été affectée (seule en lice) au département de la culture de ce journal important et respecté de l’époque. Je conjuguais ma carrière et ma vie privée exceptionnellement bien, comme c’est rarement le cas. C’est là-bas que j’ai rencontré l’amour. Cet amour, un ingénieur en physique, a jugé de son devoir d’aller à Tchernobyl pour sauver l’humanité des conséquences de la catastrophe nucléaire. Je suis restée dans la capitale pendant quelques semaines après son départ, puis je n’ai pas résisté à l’envie de le rejoindre.
L’année 1987 vit la construction du «sarcophage», les niveaux de radiation avaient fortement diminués et globalement, ils n’étaient pas très élevés dans les 30 kilomètres autour de la station de Tchernobyl. Mais toutes les particules nocives qui avaient été émises dans l’air après l’explosion s’étaient installées dans les sols, les arbres et les maisons, ces particules étaient en activité à un niveau maximal et elles étaient partout. Seulement, elles étaient invisibles !..En fait, ce phénomène est appelé la contamination radioactive superficielle.
Первый пропуск | Le premier laissez-passer
Р.О.: Ты не боялась туда ехать? Родители были в курсе?
Н.П.: Боялась, ведь официальной информации не было. Родители мои, физики-ядерщики, оснащали спутники радиационными приборами. Когда я поехала первый раз навестить любимого, то сказала, что еду по редакционным делам в Киев. В последний момент, правда, проговорилась. Но родители считали, что несколько дней в Чернобыле не представляют особой угрозы — они сами всю жизнь проработали с радиоактивными материалами. Предупредили, однако, что риск существует, последствия могут проявиться не сразу и сказаться на последующих поколениях. Рекомендации по технике безопасности они мне дали: переодеться в другую одежду, надеть респиратор, защитные очки и т.д. Мне шел 22 год, я все выслушала и поехала.
Р.О.: Тебя беспрепятственно пропустили в Чернобыль?
Н.П.: Я приехала в Киев, где мой будущий муж в Штабе Минатомэнерго заказал мне пропуск. Дальше покатила на автобусе до границы 30-километровой зоны, до КПП «Дитятки», где осуществлялся контроль пропусков. Там из «чистого» автобуса я пересела в «грязный», который ходил уже по зараженной местности. Мой будущий муж работал в г. Припяти в обезвреженном помещении для сотрудников, которые занимались дезактивацией и анализом научных данных. А для меня нашли жилье в Чернобыле (он дальше от станции, чем Припять) – в «очищенной» квартире (из которой все вынесли, обои содрали, стены покрасили). Никакой защитной одежды, ни респираторов, ни дозиметров не выдали...
Неразберихи было много. Кто-то на беде зарабатывал, кто-то лишался здоровья, не зная об опасности, кто-то жертвовал собой ради идеи... Хотя в 1987 году приехавших принести пользу или сделать что-то в науке было немного... в основном, молодые ребята...
N.P. : J’avais peur étant donné qu’il n’y avait pas d’informations officielles. Mes parents étaient physiciens nucléaires, ils équipaient les satellites avec des appareils radiologiques. Lorsque je suis allée rejoindre mon compagnon pour la première fois, je leur avais alors dit que je me rendais là-bas pour des raisons professionnelles, à Kiev. Je leur ai dit la vérité au dernier moment. Mes parents estimaient que passer quelques jours à Tchernobyl ne représentait pas une menace particulière, ils avaient eux-mêmes travaillé toute leur vie avec des matériaux radioactifs. Ils m’ont cependant mis en garde sur le fait qu’il existait un risque que les effets ne se manifestent pas immédiatement et qu’ils pourraient avoir des répercussions sur les générations suivantes. Ils m’ont donné des consignes de sécurité : changer de vêtements, porter un respirateur, se protéger les yeux etc. J’avais pris en compte tout ce qu’ils m’avaient dit, j’avais 22 ans et je suis partie. O.R. : Tu n’as pas rencontré de difficultés pour te rendre à Tchernobyl ?
N.P. : Je suis allée à Kiev où mon futur mari m’avait obtenu un laissez-passer auprès de l’état-major du ministère de l’Energie atomique. Ensuite je suis allée en autobus jusqu’à la frontière des 30 kilomètres autour de la zone, au poste de contrôle de « Dytiatky » où étaient contrôlés les laissez-passer. A cet endroit, je suis descendue du bus « sain » pour monter dans un bus « malsain », qui avait déjà circulé dans les zones contaminées. Mon futur mari travaillait dans la ville de Pripiat, dans le bâtiment décontaminé pour les employés qui travaillaient à la décontamination et à l’analyse des données scientifiques. On m’a trouvé un logement à Tchernobyl (situé plus loin de la station que Pripiat) dans un appartement « décontaminé » (qui avait été vidé, le papier-peint retiré et les murs peints). Aucune protection vestimentaire, aucun respirateur, ni dosimètre n’avait été fourni…
Il y avait beaucoup de confusion. Il y avait des personnes qui s‘enrichissaient de la misère des autres, il y avaient ceux qui n’ayant pas connaissance du danger, tombaient gravement malades et d’autres qui se sacrifiaient pour leurs idées. Bien qu’en 1987, les personnes venant pour contribuer à la science fussent peu nombreuses, c’était surtout des jeunes gens...
15 годовщина аварии, 2001 г. | Le 15ème anniversaire de l’accident en 2001
В Чернобыль приезжала Правительственная комиссия, представители МАГАТЭ, ученые, международные делегации. В том же здании, где их принимали, работал Отдел информации и международных связей. Там мне пообещали место журналиста. Вернувшись в Москву, я уволилась без всяких переводов и приехала в Чернобыль уже «насовсем». А мне сказали, что ошиблись, вакансии журналиста нет, а есть уборщицы, ну, на крайний случай, горничной... Я прошла медкомиссию, технику безопасности и проч. и проч. и стала работать секретарем, машинисткой, журналистом (с зарплатой горничной). Писала отчеты о визитах иностранцев для ЦК партии, статьи от имени Отдела, опубликовала полосу в «Литературной газете», статью в «Новом времени», где попыталась назвать уровни радиации, но все цифры из публикаций исчезали. Называть людям реальные данные было запрещено: государственная тайна.
Через некоторое время в Зоне открыли радиостанцию, и я перешла туда работать, вести передачи. Это было здорово! Вот только студия наша находилась в АБК (административно-бытовой комплекс) станции, то есть в сотне метров от «Саркофага»... Брала интервью у директора ЧАЭС, лазила по третьему блоку (сиамскому близнецу четвертого, разрушенного), освещала строительство Славутича, куда переселили обслуживающий персонал станции – тех, кто до аварии жил в Припяти... пока не выяснила, что этот «абсолютно чистый город ХХI века» расположили на загрязненной радиоактивным цезием территории...
Инженерный состав, к которому меня приравняли, работал вахтовым методом: 22 дня в зоне, 8 – реабилитация дома. Мы жили совершенно обычно, ведь радиация невооруженным глазом не видна. Хотя, например, дома есть не разрешалось, питались в общепите. Нам выдавали униформу.
L’équipe d’ingénieurs à laquelle j’ai été affectée travaillait selon la méthode de roulement suivante : 22 jours dans la zone, 8 jours de réhabilitation à domicile. Nous vivions tout à fait comme d’habitude, en effet, la radiation n’était pas visible à l’œil nu, bien que, par exemple, il fut interdit de manger dans la maison, nous mangions au réfectoire. On nous avait donné des uniformes.
2001 г.| en 2001
Психику, конечно, изматывала эта невидимая опасность, поэтому первой причиной смертности была лучевая болезнь, а за ней шли сердечно-сосудистые заболевания и психические расстройства. Мой муж умер прямо на улице от инфаркта в довольно молодом возрасте.
Я не знаю, какую дозу я получила за эти два года. С накопителя, который мы носили в нагрудном кармане, самим снять данные было невозможно. Мы должны были сдавать его на анализ после вахты, и нам, по инструкции, сообщали результат: это всегда и у всех были одни и те же цифры – допустимая норма.
Нервы мои, в конце концов, сдали, я полежала в московской клинике неврозов, там решила, что пора менять жизнь, и переводом из Чернобыля устроилась на Центральное телевидение. В киноредакцию – по профилю, наконец! С меня потребовали комсомольский билет, который остался в Чернобыле, туда послали запрос, на который пришел ответ, что прислать его не могут, т.к. он радиоактивен. Так я автоматически выбыла из комсомола.
Р.О.: Пребывание в Чернобыле все же сказалось на твоем здоровье?
Н.П.: Заболевание щитовидной железы у меня обнаружили уже во Франции, сделали операцию. У меня родилась дочь, у нее со здоровьем все в порядке. В России я получила статус «ликвидатора» (ликвидатор аварии на ЧАЭС. – РО)
Р.О.: Вскоре после аварии в Чернобыле во Франции стали появляться случаи заболевания раком, и потерпевшие уверяли, что это из-за облака оттуда.
Н.П.: Я видела эти репортажи. Конечно, облако прошло над Францией. Но все при желании можно увязать, и, может, у меня проблемы со щитовидкой случились от французских вредных выхлопов, а кто-то из французов вдохнул горячую частицу, которая прилетела из чернобыльского облака. Кто знает?
Je ne sais pas quelle dose j’ai reçue pendant ces deux ans. Il était impossible de mesurer nous-mêmes les données du lecteur que nous portions dans une poche près de la poitrine. Selon les instructions, nous devions le donner après notre service pour analyse et on nous communiquait ensuite les résultats, ce furent toujours les mêmes données : la norme admissible.
Au bout du compte, mes nerfs ont lâché, je fus hospitalisée dans une clinique psychiatrique de Moscou, là-bas je décidais de changer de vie et de partir de Tchernobyl pour travailler à la télévision centrale, à la rédaction cinématographique, ce qui correspondait à mon profil, enfin ! On m’a demandé ma carte du Komsomol qui était restée à Tchernobyl, une requête a été formulée pour me la renvoyer, à laquelle ont me répondit qu’elle ne pouvait pas être envoyée car elle était radioactive. De ce fait, je fus automatiquement radiée du Komsomol.
O.R. : Ton séjour à Tchernobyl a-t-il eu des répercussions sur ta santé ?
N.P. : Des troubles de la thyroïde ont été diagnostiqués en France pour lesquels j’ai déjà été opérée. J’ai eu une fille, elle est en bonne santé. En Russie, j’ai obtenu le statut de « liquidateur » (liquidateur de l’accident de la centrale nucléaire de Tchernobyl, note de l’Observateur russe).
N.P. : J’ai vu ces reportages. Bien sûr que le nuage est passé au-dessus de la France. Mais nous pouvons tous faire des suppositions comme bon nous semble, nous pouvons supposer que mes troubles de la thyroïde sont dus aux émissions de particules nocives émises en France, et qu’un français aurait pu inhaler des particules venues du nuage de Tchernobyl, qui sait ?
Франция, 2015 г. | En France, 2015
Р.О.: С кем-нибудь поддерживаешь связь, больше туда не возвращалась?
Н.П.: Очень бы хотела узнать, что случилось с теми, с кем я там работала. Слышала, что многих нет в живых. А в Чернобыль я вернулась, поехала туда на 15-летие аварии в 2001 году, чтобы восстановить в памяти детали. Дом, где я жила, так и стоит, но, в основном, строения в Зоне заброшены и потихоньку разрушаются.
Р.О.: Ты написала книгу, потом сценарий.
Н.П.: Когда я приехала во Францию в 1991 году, мне стали советовать написать воспоминания. Я начала писать и даже получила согласие издательства Альбен Мишель на публикацию книги. Но, повторю, тогда все, что связано с Чернобыльской аварией, это была государственная тайна! И мне «перекрыли кислород». Я потихоньку дописывала, что называется, «в стол». Потом поступила в киношколу и, переделав книгу, написала по-французски сценарий. Сейчас он переведен и на русский язык. Это история девушки, которая, совершенно не подготовленной, поехала в Чернобыль за любимым мужчиной. В сценарии показано ее погружение в Зону, ее первые впечатления, изменения психики и восприятия жизни. Называется «История одной катастрофы», но рассказывает о нескольких катастрофах: Чернобыля, личности, которую постоянная невидимая опасность потихоньку разрушает, человеческих отношений, и всей системы в целом... Я еще в начале 1991 года писала: «В Чернобыле, как в магическом кристалле, отразились пороки и особенности “нашего замечательного Советского государства”. С 1986-го года в 30-километровой зоне Чернобыльской аварии шел невиданный социальный эксперимент на выживание традиционной социалистической системы, советского общества.» Извини, что сама себя цитирую, но государство в том же году развалилось, и то, что Чернобыль в немалой степени этому способствовал – несомненно.
Фото из архива Н.Петренко
N.P. : J’aurai beaucoup aimé savoir ce qui est arrivé aux personnes avec lesquelles je travaillais là-bas. J’ai entendu dire que beaucoup d’entre elles étaient décédés. Je suis retournée à Tchernobyl en 2001 pour le 15ème anniversaire de l’accident afin de garder en mémoire les détails de ma vie là-bas. La maison dans laquelle je vivais est toujours là, mais globalement, la zone tombe peu à peu en ruine.
O.R. : Tu as écrit un livre et ensuite un scénario.
N.P. : Lorsque je suis venue en France en 1991, on m’a conseillé d’écrire mes mémoires. J’avais commencé à écrire et j’avais même reçu l’accord de la maison d’édition Albin Michel pour la publication d’un livre. Mais je le répète, tout ce qui était lié à l’accident de Tchernobyl était classé secret défense ! Et l’on m’avait «bâillonnée». J’ai petit à petit écrit comme on dit «pour moi». Ensuite, j’ai postulé dans une école de cinéma, j’ai retravaillé mon livre et écrit un scénario en français. Il est en ce moment en cours de traduction en langue russe. C’est l’histoire d’une jeune fille qui se rend à Tchernobyl, sans y être préparée, pour rejoindre son bien-aimé. Dans le scénario, je décris son immersion dans la zone, ses premières impressions, les changements psychiques qui s’opèrent en elle et les évolutions de sa perception de la vie.
Le titre est «Histoire d’une catastrophe », mais il traite également d’autres catastrophes : celle de Tchernobyl, de l’individu qui ne voyait pas le danger invisible qui peu à peu détruisait des vies humaines et l’ensemble du système… J’avais également écrit au début de l’année 1991 « A Tchernobyl, comme dans une boule de cristal, se reflètent le vice et les particularités de ‘notre remarquable Etat soviétique’. Depuis 1986, dans les 30 kilomètres autour de la zone de l’accident de Tchernobyl, a lieu une expérience extraordinaire sur la survie du système socialiste traditionnel de la société soviétique. ».
Je m’excuse de me citer, mais cette même année, l’Etat s’est effondré et l’accident y a sans aucun doute contribué dans une large mesure.
Добавить комментарий
По теме
Наши встречи
«Дорогу к той весне» вспомнили в Париже в Российском центре на Бранли
9 мая 2017
Наши встречи
В Москве тоже выбирают президента Франции
7 мая 2017
Наши встречи
«Бессмертный полк» 8 мая в Париже
5 мая 2017
Наши встречи
Наша страница в Фейсбуке
3 мая 2017
Наши встречи
Французская гастрономия в русском коровнике
2 мая 2017
Наши встречи
Спектакль вахтанговца в Париже
19 апреля 2017