В Париже в Центре Ж. Помпиду проходит ретроспективная выставка В. Кандинского.

Первое, что бросается в глаза на выставке художника и остается долго в памяти — это фотография. Причем во всю стену, прямо при входе. Напротив Эйфелевой башни стоит огромный Кремль.

Пестрая жизнь 1907, ©Adagp, Paris 2009

Самый настоящий, возведенный «в полный рост», с башнями и стеной, не по столичному красный, а белый, каких немало в провинциальных городах по всей России сохранилось до сих пор. Время возведения 1900. Он простоял три года, потом его разобрали. Если бы не солидность экспозиции, почудился бы фотоколлаж. «В Париже царила эпоха русофильства» — поясняет программка к выставке. Такое однозначное русское начало не оставляет равнодушным: французы всячески избегают говорить о Кандинском как русском художнике, так как покинув советскую родину он принял сначала немецкое, а потом французское гражданство. Его причисляют к мировым лидерам и теоретикам искусства, даже библиотеку самого большого в стране Центра современного искусства, где собственно и проходит выставка, назвали в его честь. Кстати библиотека имени Василия Кандинского — одна из самых богатых и популярных в столице, каждый день у ее дверей выстраиваются немалые очереди.

В начале прошлого века Париж следил за строительством транссибирской магистрали (знаменитого Транссиба) и принимал первые постановки Дягилева. В обстановке моды на все русское Кандинский пишет большое полотно «Пестрая жизнь», в котором воссоздает древнерусский быт, мир русской сказки. Тут и церковь на косогоре, и река, старцы и царевна, добрый молодец на коне, бабы, дети, кресты. Словом, идиллия патриархальной жизни с Биллибинскими мотивами. Но краски у Кандинского гуще, мрачнее, будто подразумевал он в тот момент царство Берендея. Картина была выставлена на Осеннем салоне 1907 года и стала последним произведением автора на русскую тему. Подойти к картине оказалось нелегко, пришлось терпеливо ждать своей очереди. Передо мной вереницей шли группы из детских садов, усаживались на пол, и сотрудники музея втолковывали им про Кремль, всадника, про то как художник скучал по своей родине, поэтому и рисовал ее в подробностях. Пятилетние французы философскими вопросами не задавались, но суть схватывали с цепкостью ума, приученного мыслить незашоренно, что наверняка по достоинству оценил бы сам мэтр.

Кандинский написал много книг, в которых пытался постигнуть тайну творчества и, в отличие от Малевича, не призывал разрушить до конца античное здание. «Развитие искусства...не состоит из новых открытий, вычеркивающих старые истины и провозглашающих их заблуждениями, — писал он в одном из трудов, — Его развитие состоит во внезапных вспышках». Такой огненной вспышкой стало для него понятие «композиция». Он буквально заболел им, видел во множестве вариаций во снах и в горячечном бреду. Или вдруг вспыхнула в его голове идея круга, как первоосновы, начала всех начал. Эти импульсы приводили к серии бесчисленных композиций, в которых постепенно размывались контуры предметов, переходя в пятно, линию, точку, круг. Последний стал его любимой формой, он рисовал его на каждом холсте или листе, всех цветов и размеров. Самые сильные воспоминания детства были у него связаны с цветом. В «Ступенях», своего рода воспоминаниях, он писал, что чуть ли не трехлетним малышом очень ярко видел цвета, при этом сама форма предмета представала перед ним нечетко. Отойдя от репрезентативного искусства Кандинский наряду с «Композициями», создает «Импровизации» и «Впечатления», присваивая им порядковые номера. В них вся гамма любимых цветов художника, ярких, насыщенных, нежных.

Синяя гора, 1908 ©Adagp, Paris 2009

Из детства пришла и любовь к лошади: оловянную игрушку ему подарила тетя. Потом точно такую же лошадь он увидел на улице Мюнхена, ее образ наложился на синюю мюнхенскую конку, сновавшую по улицам. В Мюнхене он часто обращался к теме наездника, на белых плоскостях почти потерявших все формы, четко видны фигуры («Синяя гора»).

Нацисты причислили картины Кандинского к дегенеративному искусству и изъяли из публичных коллекций. По счастью их выкупил фонд Гугенхайма и они теперь висят в Нью-Йорке. Произведения последних лет, в период работы над которыми произошла очередная вспышка, и белые пространства наполнились биоморфными формами, мягкими и тягучими, но по-прежнему яркими, в 1981 году передала в дар парижскому музею вдова художника Нина Кандинская. Ну а первые ностальгические холсты, навевающие воспоминания о русском лубке, отечественной версии художественной пасторали, хранятся в Мюнхене. Там, где Кандинский написал свой первый теоретический труд «О духовном в искусстве» и основал объединение художников «Синий всадник». Вот собственно эти три собрания и дали возможность составить фундаментальную выставку русского художника угасшего в фешенебельном пригороде Парижа в 1944 году. Отпевали Василия Васильевича Кандинского в главной православной церкви Франции — соборе Александра Невского, на улице Дарю. У гроба стояли его друзья, русские художники, Николя да Сталь и Андрей Ланской.

До 10 августа в Париже

С 18 сентября по 31 января 2010 в Нью-Йорке

Елена Якунина