«Русский очевидец» представляет известного российско-французского специалиста по ряду недостаточно освещенных разделов российской зарубежной истории, сотрудника Центра по изучению России, Кавказа и Восточной Европы Школы высших социальных исследований в Париже и эксперта Фонда имени Лихачева в Петербурге, Дмитрия Гузевича, который излагает свои соображения о концепции формируемого музея наследия российской диаспоры во Франции.

Дмитрий Гузевич

Создаваемый мемориал — в первую очередь, конечно, должен быть музеем и должен собирать объекты музейного хранения. Однако в изолированном варианте это мало что даст. При нем должна собираться библиотека и архивная коллекция. Отсутствие во Франции подобных центров (которые лишь в небольшой степени восполняют такие организации, как Тургеневская библиотека, библиотека в Нантерре или музей еврейского искусства и архивный еврейский центр), приводит к тому, что частные коллекции, сформированные на ее территории, отчасти уходят в Германию, но еще больше уплывают за океан, в СШA, где на это отпущены большие деньги и владельцам даются гарантии. Многое исчезает. Конечно, отправка в Америку — лучше, чем исчезновение, однако для европейского культурного пространства это, безусловно, потеря. Со временем так, наверняка, уплывет за океан уникальная коллекция Рене Герра. Это сейчас крупнейшее собрание, которое есть не только во Франции, но и в Европе. И если бы ему были созданы достойные условия для размещения коллекции и создания научного центра (для библиотеки и архива) с соответствующими гарантиями, коллекция осталась бы во Франции.

Изучение и отображение истории и наследия российского рассеяния — задача долговременная.

В реальности сколько-нибудь детально к настоящему моменту изучена лишь первая волна собственно русской эмиграции между двумя мировыми войнами, особенно во Франции. В то же время очень плохо изучены даже за этот период «маргинальные» этнические, субэтнические, этно-конфессиональные группы (кавказская — армянская, азербайджанская, грузинская, северокавказская; туркменская, калмыцкая, караимская и др., не говоря уже о таких больших, и поэтому лучше, хотя и недостаточно изученных, как украинская или еврейская). Заметим, что в рамках некоторых из них (как, например, казаков) собраны богатые коллекции реликвий и документов. Появляются даже отдельные работы по истории (как, например, по истории кавказской эмиграции). Однако большая часть из них написана «изнутри» этих групп и рассматривает их в отрыве от других.

В реальности же первая волна эмиграции является едва ли не чистым слепком с самой Российской империи — в ней представлены все этнические и религиозные группы и все партии. Эти группы зависимы друг от друга, в т.ч. и в своей дружбе, и в своей неприязни друг к другу. Независимость друг от друга определяет полная индифферентность. А ее никогда не было. И если мы хотим понять первую волну российской эмиграции как явление, мы должны рассматривать ее в комплексе, иначе — тупик. И, соответственно, необходим сбор, классификация и изучение не только архивных документов, но и объектов музейного хранения. Без этого полной истории просто не написать.

Еще хуже дело обстоит с историей второй эмиграционной волны, начиная с 1940-х годов, как, впрочем, и с историей первой волны в эти годы. Объясняется это, во-первых, тем, что Германия взяла под защиту российскую эмиграцию (естественно, исключая ее еврейскую часть). И, во-вторых, характером второй волны, основу которой составили Ди-Пи — перемещенные лица. Причины понятны: многие из этих людей успели послужить как в Красной армии, так и в Вермахте, или оказались приписаны к СС. Последняя организация справедливо признана преступной на Нюрнбергском процессе. Но из этого не следует, что преступником является каждый, кто оказался в этих частях, особенно в боевых: каждого человека можно судить лишь за его личные поступки. Однако, поскольку организация признана преступной, в принципе, в европейском сообществе недопустимы памятники СС и марши ветеранов, как то происходит в Прибалтике, чем бы они ни оправдывались.

Вместе с тем, понять причины этих действий и что-либо противопоставить этому явлению можно лишь при его изучении. Оно же выпало из поля зрения академической науки по идеологическим причинам и потому оказалось отдано на откуп крайне правым публицистам и политикам.

Близкая ситуация со всеми частями, которые позиционировали себя как «третью силу»: ОУНовцы, НТСовцы, «власовцы» и др. Если же мы учтем аналогичные формирования в других европейских странах («Батальоны хлопски» и Армию Крайову в Польше; четников Михайловича — в Югославии и мн. др.), то увидим, что их суммарная численность вполне сопоставима с численностью армий воевавших держав. И, соответственно, их суммарное влияние на характер Второй мировой войны было чрезвычайно велико. А посему необходимо их предельно отстраненное от любой идеологии изучение. Если этого не произойдет, попытки фальсификации итогов Второй мировой войны будут происходить с обеих сторон, и никакими законами этого будет не удержать. К тому же, многие из этих людей — бывшие российские подданные или советские граждане. И их история — это история Российской империи / СССР / России. И никуда нам от этого не деться.

Дмитрий ГУЗЕВИЧ

(Продолжение следует)