25 января — Татьянин день.

Поделюсь одной историей.

Однажды в редакции парижской газеты «Русская мысль», где я тогда работала, прозвенел телефонный звонок. Меня попросили к телефону.

«Вы — Кира Сапгир?», — сказала трубка сипловатым голосом. «Я — Таня, хозяйка ночного клуба. Вы знаете мой клуб?»

25 janvier — Jour de Sainte Tatiana, particulièrement vénérée en Russie.

Je raconterai une de mes histoires.

Un jour, à la rédaction parisienne du journal « La Pensée Russe » où je travaillais alors le téléphone sonna. On m'appela.

-Vous êtes bien Kira Sapguir ? siffla la voix au bout du fil. Je m'appelle Tania, patronne d'une boîte de nuit. Vous la connaissez ?

Таня и Марк де Лучек | Tania avec Marc de Loutchek

Еще бы не знать! Слава бара «У Тани» («Chez Tania») докатывалась из Парижа до Москвы еще в советские времена. Там приходилось слышать о некоем ночном клубе близ Елисейских полей с русскоговорящим обслуживающим женским персоналом...

«Я хотела бы с вами встретиться», — объяснила мне Таня.

Чего она от меня хочет? Ведь по роду своей деятельности я отношусь ко второй древнейшей профессии, но никак не к первой.

Тем не менее, в тот же вечер, после работы я направляюсь в «Chez Tania». Бар помещался на улице Понтье. На этой улице, днем чинной и вполне пристойной, зажиточные буржуа выгуливают породистых собак. Зато, как поется в цыганском романсе, «лишь только вечер затеплился синий», на улице Понтье начинается «дверь открытых ночей». Ибо на этой самой улице и в ее окрестностях мигает неон самых злачных мест столицы.

В витрине бара «Chez Tania» красуется тройка удалая, скопированная 1×100 с папиросной пачки. Авторство шедевра, поговаривают, принадлежит самому Илье Глазунову. Еще в Москве ходила байка, что знаменитый  мэтр, наезжая в Париж, частенько захаживал в бар к Тане, с которой они были добрыми приятелями. И действительно, стены бара украшали творения Глазунова. На одной — младой боярин под весенним небом глядит вослед красным девицам, идущим в церковь средь пасхальных берез. С боярином по соседству — русская красавица, в кокошнике и сарафане, с перекинутой на грудь русой косой.  В портрете без труда угадывалась хозяйка заведения.

Известно было, что во Францию из СССР Таня выехала сразу после войны. Она вышла замуж за летчика эскадрильи «Нормандия-Неман». Уникальный случай! — по личному указанию товарища Сталина! Ну что? Sic, господа? Вот именно Sic. Самый что ни на есть.

Лузгая подсолнухи, хозяйка прогуливалась по бару.

«Ба! Здравствуй, моя дорогая!», гаркнула она, бросаясь мне на шею, едва я вошла.

«Уж не интервью ли она хочет мне дать для «Русской мысли»?!» — мелькнула дикая мысль. И я оказалась почти права.

«Вот что, дорогая, мне надо дать в «Русской мысли» анонс», — это слово Таня произнесла по-французски — в нос. За многие десятилетия жизни на Западе русский Таня подзабыла, хотя по-французски говорила с безбожным русским акцентом.

Речь шла о приглашении в бар на вечер памяти цыганского певца, недавно скончавшегося Алеши Дмитриевича. Артисты и певцы у Тани всегда были в большом почете. Она и сама пела под балалайку и даже выпустила пластинку вместе с ансамблем Марка де Лучека[1]. Называлась пластинка «От Тараса Бульбы до Гагарина».

Заручившись обещанием о неразглашении «сотрудничества», я помогла составить текст. В аннонсе было помечено:

«Открыто с 8 вечера и до утра. Угощение бесплатное.»

Ох, и народу привалило! Тысяча человек, а то и больше. И не одни только любители цыганского пения. Явились профессора Сорбонны, переводчики ЮНЕСКО, цыгане, художники и писатели, старики и молодежь.  На халяву отцы и матери семейств привели детей, поразив этим даже видавший виды персонал.

После этих цыганских поминок я стала в баре своей. Частенько я в ночи залетала туда с богемной бандой — «на чашку шампанского». С тревогой наблюдая, как гостеприимная хозяйка щедро льет мне в бокал искрящуюся влагу, мои спутники, люди искусства, начинали слегка ерзать. Бар стоял на напитках. И все знали, что «У Тани» цена одной бутылки равна выручке за целый вечер в рядовом бистро. Художники скромно заказывали себе томатный сок, жалуясь на язву, горюя о налогах, столь тяжким бременем ложившимся на их многодетные семьи. А Таня, невзирая на протесты, все подливала да подливала шампанское. Открою секрет заведения: шампанское было... бесплатным.  «У Тани» деньги брали лишь за то, что бутылку для гостя, заколобродившего по Елисейским полям, откупоривали прелестные ручки... Початое шампанское берегли для друзей либо просто сливали в раковину.

Открою вам еще один небольшой секрет: в баре «Chez Tania» я была чем-то вроде живого талисмана. Как так? Что ж, придется рассказать — ведь если ты сам о себе не расскажешь, никто ничего о тебе не расскажет. Итак, среди моих разнообразных профессий существует еще одна, старая как мир. Эта третья древнейшая — гадание. В журнальчике «Звезды» какое-то время я публиковала рекламу под псевдонимом «Мандрагора». Узнав, что я гадаю, Таня сразу же предложила мне раз в неделю сидеть у себя в баре, одевшись как цыганка. Думаю, ей нравилась такая смесь: поэт, писатель, гадалка, журналист. Мне, честно говоря, тоже. Как железные опилки вокруг полюсов магнита, моя жизнь теперь перекомпоновывалась вокруг волшебного озорства. Это было счастье — раз в неделю после обычного дня, сбросить будничное платье — и в цыганской шали, длинных серьгах, вихрем вылететь в ночь!

Развевался по ветру мой черный плащ. Руками в алых перчатках сжимала я чемоданчик с картами и хрустальный шар в шелковом диоровском зеленом платочке с надписью «Яд».

Разумеется, «феям из бара» я пророчила деньги и любовь. Джентльменам и денди — счастливое свидание в казенном доме.

Что, шокинг, господа?! А фер-то кэ?

Со своей стратегической позиции в глубине бара я могла обозревать каждого входящего. При появлении знакомого лица (а таких было немало) я старалась спрятаться за спинами. Но вскоре поняла: бояться нечего. Увидев меня, каждый, кого я знала, сам говорил: «Смотри, никому не рассказывай, что видела меня тут!» И я держала слово. Как и они. Ведь никто о тебе ничего не расскажет, если ты сам о себе не расскажешь ничего.

Тани больше нет. Бара тоже больше нет[2]. Жаль. Без этой хозяйки бара ночная парижская жизнь как-то потускнела. Бурная, неунывающая, когда надо жесткая и властная — она была как бы неким магнитным центром. Казалось, в ней бушует какая-то неистовая неоновая энергия, над которой не властно время.

«Мне кажется, я отвечаю за тебя. Не знаю почему», — сказала мне однажды Таня. И я почувствовала: меня взяли под сильное крыло.

Возможно, обернись ее судьба по-иному, не хозяйкой парижского борделя была бы Таня, а министром культуры!

А в самом деле, господа? Пуркуа бы не па?

Et comment, que je la connaissais ! L'écho de la gloire du bar « Chez Tania » était parvenu jusqu'à Moscou déjà à l'époque de Brejnev. On entendait parler d'une certaine boîte de nuit près des Champs-Élysées dont le personnel russophone était constitué de serveuses...

-Je serais désireuse de faire connaissance avec vous, déclara Tania au téléphone.

Que pouvait-elle bien me vouloir ? En effet, mon activité ressort plutôt du deuxième plus vieux métier du monde et non du premier.

Le soir même, après le boulot, je mis le cap aussitôt sur « Chez Tania ». Le bar se trouvait dans la rue de Ponthieu. Dans la rue où des bourgeois dignes et aisés promènent leurs chiens à pedigree. Pourtant, comme le chante la romance tsigane « dès que le soir à commencé à poindre », dans la rue de Ponthieu s'ouvre «la porte des nuits ». Car dans cette rue et ses alentours — clignote le néon des lieux les plus dorés de la capitale.

On sait que Tania était partie d'URSS et venue en France juste après la guerre. Elle s'était mariée avec un pilote de l'escadron Normandie-Niémen. Un événement unique dans les annales — sur les indications de camarade Staline en personne ! Comment ça ? Sic, Monsieur ? Absolument. En personne.

Mâchonnant des graines de tournesols, Tania arpentait la salle de bar.

-Bonsoir ma chère, s'écria-t-elle, se jetant à mon cou à peine avais-je franchi le seuil.

Une idée incongrue me passa par la tête : Ce n'est pas pour une interview à « la Pensée Russe » qu'elle m'a invitée. Il s'avéra par la suite que j'avais pratiquement touché juste.

— ...Eh bien voici, ma chère, il faut que je passe une annonce dans « La Pensée Russe », elle prononça ce dernier à la française, d'une voix nasale.

Tania, au cours de ces décennies en Europe avait un peu oublié le russe quoi qu'elle parle le français avec un accent à couper au couteau.

Il s'agissait d'une invitation à une soirée d'hommage à Aliocha Dimitrievitch[1], chanteur tsigane récemment décédé. Les chanteurs et les artistes avait toujours été à l'honneur chez Tania. Elle-même chantait au son des balalaïkas et avait du reste sorti un disque avec l'ensemble de Marc de Loutchek[2], dont le titre était « De Tarass Boulba à Gagarine ».

Promettant de ne pas divulguer notre « collaboration », j'aidais à composer le texte de l'annonce :

« Ouvert de 20 heures jusqu'à l'aube. Buffet gratuit. »

Oh, quelle affluence ! Plus d'un millier de gens. Et pas seulement des amateurs de chanson tsigane : des professeurs à la Sorbonne, des traducteurs de l'UNESCO, des tsiganes, des artistes et des écrivains, des jeunes et des vieux. Pères et mères de famille vinrent avec leurs enfants profiter de l'aubaine, étonnant même le personnel qui en avait vu d'autres.

À la suite de ces hommages à la mémoire tsigane, je me sentis comme chez moi dans ce bar. J'allais souvent y traîner la nuit avec une bande bohème — « pour boire une coupe de champagne ». Observant avec inquiétude la façon dont la patronne hospitalière me versait généreusement le liquide pétillant, mes compagnons, des artistes, commençaient légèrement à frémir. Le bar vivait des boissons. Et tout le monde connaissait le prix d'une bouteille « Chez Tania », de quoi picoler une soirée entière dans un bistrot normal. Les artistes commandaient humblement du jus de tomate, se plaignant d'ulcères leur rongeant les intérieurs, avec tous les fardeaux pesant sur leurs familles nombreuses. Mais Tania, continuait à servir du champagne malgré les protestations. Je divulguerai un des secrets de la maison : le champagne était gratuit. « Chez Tania » la maison ne se faisait payer que lorsque la bouteille destinée aux invités traînant sur les Champs-Élysées était ouverte par des mains charmantes... Le champagne restant était réservé aux amis ou jeté dans l'évier.

Tania est décédée, et le bar a fermé. Dommage. Sans la patronne de ce bar la nuit parisienne s'était en quelque sorte épaissie. Impétueuse, toujours gaie, rude et autoritaire quand il le fallait — elle était un centre magnétique.

Dans une autre vie, Tania aurait pu être non pas patronne de bordel mais ministre de la culture. Pourquoi pas ?