В этом году в связи с широким и долгим празднованием 200-летия войны 1812 года часто и по понятным причинам всплывает имя Л.Н.Толстого. В безбрежном море Рунета нам попалось малоизвестное интервью Льва Николаевича, данное английскому писателю Р.Лонгу. Публикация была размещена в 2000 году сотрудником музея-заповедника Ясная Поляна С.Романовым.

Устарел ли Толстой, судить читателям.

Бюст Л.Н.Толстого в сквере Толстого в Париже ©Борис Гессель

ТОЛСТОЙ. Что же вы разумеете под словом «реформа»?

ЛОНГ. Западные учреждения вообще — парламент, свобода печати, легальные гарантии.

ТОЛСТОЙ. Чтобы мы стали делать с вашими легальными гарантиями и западными учреждениями? Ваша ошибка заключается в том, что западные учреждения вам кажутся какой-то стереотипной моделью, по которой должны производиться всякие преобразования. Это и есть именно то самое самообольщение, которое лежит в основе половины войн и разбойнических нападений европейцев на иноплеменные народы. Россия нуждается в реформах, но это не восточные или западные реформы, а просто меры, нужные народу, и притом именно русскому народу, а не другим народам. Мнение, что так называемые реформы должны совершаться по западным шаблонам, является результатом западного самомнения и противно как христианству, так и здравому смыслу.

ЛОНГ. Но ведь русские отличаются от прочих европейских народов не более, чем европейские народы отличаются один от другого. Поэтому и политика, пригодная для прочих народов, пригодна prima facie, и для русских.

ТОЛСТОЙ. Ни на одно мгновение не допускаю, чтобы европейская политика более подходила к европейским народам, чем русская политика подходит к России: и те и эта одинаково дурны и противны христианству. Но у всякого народа есть особый дух, столь же ясно определенный, как и религиозный дух, и все эти разговоры о поправках и переделках имеют не более критической цены, чем предложение о переделке религии Конфуция по образу христианской религии. И что стали бы мы делать с легальными гарантиями? Я отвечаю на этот вопрос заявлением, что для массы русского народа закон совсем не существует. Они смотрят на закон или как я — как на нечто совершенно внешнее для них, с чем им нечего делать, или же сознательно презирают его, как преграду и узы для внутренней жизни. Западная жизнь богаче русской во внешних проявлениях — политических, гражданских и художественных. Для такой жизни закон необходим, и на Западе смотрят на закон, как на венец и охрану их существования. Жизнь же русского народа менее экспансивна, и поэтому русские не считают закон за действующее начало.

ЛОНГ. Но ведь русские подчиняются законам так же, как и мы?

ТОЛСТОЙ. Они подчиняются им, но не руководятся ими. Не подчинение закону, но совершенное пренебрежение им — вот что сделало наш народ таким миролюбивым и таким долготерпеливым. И то же небрежение законом сделало наших чиновников величайшими плутами в мире. Вы спрашиваете — почему? Потому что народные массы, пренебрегая всякими внешними ограничениями, руководятся в своей жизни совестью. Образованные же чиновники, продолжая придерживаться национального пренебрежения к закону, в то же время освободились от совести. У них нет, таким образом, ни принципов, ни внешней узды, почему они и стали тем, чем мы их знаем. Если я говорю, что русские руководятся в своей жизни совестью, то я не хочу этим сказать, что у нас менее нищеты и преступлений, чем в Европе. Я хочу этим сказать только то, что совесть занимает у нас то место, которое на Западе принадлежит закону, и как у вас закон не в силах предотвратить преступления, точно так же и здесь совесть, благодаря власти тьмы, не непогрешима. Практическое же различие заключается в том, что русский крестьянин совершенно не в состоянии испытать к преступнику презрение или гнев. Он полагает, что преступник — человек, попавший в беду по недостатку рассудительности или по страсти. Такова правда о так называемых необразованных русских. Низшие чиновники в Сибири в прямое нарушение закона разрешают бездомным ссыльным ночевать в общественных банях. Каковы бы ни были правительственные распоряжения об обращении с преступниками, общее отношение к ним сочувственно и добродушно.

ЛОНГ. В чем же лежит главное различие между западными европейцами и русскими?

ТОЛСТОЙ. Это различие заключается в том, что русские более христиане, чем европейцы. Да, более христиане. И это отличие возникает отнюдь не из факта более низкой культурности русского народа, но вытекает из самого духа народа и обязано тому, что в течение веков в учении Христовом народ находил единственное водительство и защиту. Ваш народ со времени Реформации читает Библию, и при том сознательно-критически. Наш народ только теперь начинает читать, но он сохранил предание и учение Христово и, при отсутствии защищающих его законов и учреждений, он только в нем и мог находить руководство и правило для своей жизни. Этот-то элемент, это упование на совесть и христианство в противоположение закону и образует глубокую пропасть между Россией и западными странами. Различие между отдельными европейскими государствами всегда представлялось мне незначительным. Определение француза как тщеславного, итальянца — как легко возбудимого, англичанина — как холодного и расчетливого — может быть очень верным. Но для русского и Франция, и Германия, и Англия представляются просто как бы отдельными областями одного и того же государства, сущность которого в отличие от России заключается в материалистическом духе и в том, что оно основано на законе. В России совесть и христианство занимают то самое место, которые на Западе занимают материалистические воззрения и законные формы.

ЛОНГ. Итак, вы полагаете, что Россия способна создать действительно более высокий тип цивилизации, чем западноевропейская?

ТОЛСТОЙ. Этого я не могу сказать. Если под цивилизацией вы разумеете западную цивилизацию, то не может быть и речи о сравнительной высоте. Я только говорю, что между нами есть существенное различие.

ЛОНГ. Однако, допустив, как вы, что условия русской жизни весьма далеки от совершенства, — на что находите вы возможным опереться ради улучшения этих условий?

ТОЛСТОЙ. Разумеется, не на то, что вы называете «западническими реформами». Ибо, признав, что между Россией и Европой нет ничего общего, нет основания производить опыты в России западными реформами. Западная система не сумела обеспечить истинной нравственности на самом Западе, почему уже она должна дать лучшие результаты в стране, для которой она предназначена не была, чем в странах, для которых она именно и изобретена? Самое большее, что мы можем допустить, это то, что русская система также обанкротится. Я же могу лишь повторить, что как для России, так и повсюду единственным средством улучшения положения вещей является развитие совести и морального чувства населения.