Меню

Русский очевидецL'Observateur russeФранцузская газета на русском языке

Меню
вторник, 16 апреля 2024
вторник, 16 апреля 2024

Разница между архитектором и Богом

Алена СОВЕТОВА 0:43, 29 октября 2013Наши встречиРаспечатать

Интервью с Марком Леви

«Разница между архитекторами и Богом состоит в том, что Бог не мнит себя архитектором» — цитата из романа Марка Леви «Семь дней творения».

Interview avec Marc Levy

« La différence entre les architectes et Dieu tient dans le fait que Dieu ne se prend pas pour un architecte » — voilà une citation de Marc Levy tirée du roman « Sept jours pour une éternité ».

levy_205-free-of-rights_recadre

Марк Леви | Marc Levy

Вначале Марк Леви был спасателем под эгидой Красного Креста, затем в университете Дофин изучал менеджмент и информационные технологии.

Ему было 22, когда он основал агентство по продаже компьютерной периферии, 28 — когда возглавил архитектурное бюро. И написал первый роман («Если бы это было правдой», а это правда, прим. А.С.) ровно тогда, когда было нужно, в 38 лет. Роман перевели на 40 языков, а небезызвестный Стивен Спилберг снял по нему фильм «Между небом и землёй» длительностью 95 минут и с бюджетом 58 млн. долларов.

С тех пор Марка Леви читают в Москве и Берлине, в трамвае, метро и на диване, в тоске и радости. А почитать, действительно, есть что: к 2013 году вышло 14 романов. Названия многообещающие: «Каждый хочет любить», «Те слова, что мы не сказали друг другу», «Встретиться вновь», «Где ты?» и другие. Мечта романтика. Впрочем, некоторые считают главным произведением писателя книгу «Дети свободы» о французском Сопротивлении. Роман с реальными историями и невымышленными персонажами.

Так, в мире, где каждый день идёт война и каждый хочет любить, Марк Леви даёт своему читателю надежду. И, будьте уверены, он нежным взглядом посмотрит вам в глаза с портрета и обязательно ответит на ваше письмо. Где бы вы (оба) ни были.

Где? В моём рабочем кабинете, ателье под крышей.

Компьютер? Да, и ещё тетрадь

Что на столе? Разные старые вещички, спутники путешественника и фото бабушки.

Вид из окна? Крыши моего квартала в Нью-Йорке.

Русский очевидец : В свете последних событий как себя чувствует французский писатель в Америке, влияют ли?

Всегда! Нью-Йорк — город вечного кипения. Его культурное и этническое разнообразие — это неисчерпаемый источник вдохновения. И люди, которых можно встретить на улице, — нескончаемая галерея персонажей.

Р.О. : Как гласит история, вы начали писать в 38 лет. Как информатик-архитектор-спасатель становится писателем?

Ребёнком я был стеснительным, даже стыдливым. Когда пишешь, можешь выразить всё то, о чём трудно сказать вслух. Мой отец был издателем книг по искусству и передал мне свою любовь к прекрасным текстам и великим писателям. Желание писать конкретизировалось поздно, но стало очевидностью, страстью. То, что я стал писателем, во многом воля случая. Когда я начал писать текст, который впоследствии стал «Если бы это было правдой», я не рассчитывал делать из него роман и уж тем более не рассчитывал, что он будет когда-нибудь опубликован. Я написал эту историю для моего сына или скорее для мужчины, которым он должен был однажды стать. И я хотел вручить ему рукопись в тот день, когда ему исполнится столько же лет, сколько было мне, когда я писал этот текст. Зачем? Чтобы он знал, что всегда нужно идти до конца за своей мечтой и не позволить никому тебя её лишить. Под влиянием сестры (она сценарист) я отправил рукопись в издательство «Робер Лафон». Через 8 дней мне ответили, что хотят мой роман опубликовать. А несколько недель спустя мне позвонил Стивен Спилберг. Незамедлительно я уволился из архитектурного бюро, которое возглавлял, чтобы посвятить себя писательскому труду. С тех пор я написал 13 других романов и неустанно повторяю себе, что мне чрезвычайно повезло.

Р.О.: А у писателя вообще есть возраст? После или до которого он невыносимо скучен или как-то особенно интересен?

Полагаю, это зависит от возраста, который у него в голове.

Р.О.: Вы один из самых читаемых авторов во Франции, вас хорошо знают в России. И тем не менее, из всего многообразия романов, с какого стоит начать знакомство с вашим творчеством?

От человека зависит. Думаю, для начала нужно ознакомиться с резюме на обороте книги и читать то, что притягивает именно вас. Что касается меня, особенно приятно мне было писать «Дети свободы», «Странное путешествие мистера Долдри», «Первый день» и «Первая ночь». И самое главное — «Всё то, что мы друг другу не сказали».

Р.О.: Вас называют романтическим писателем. Романтика — это привилегия литературы?

Даже не знаю, романтика рифмуется с романом, но когда её слишком много, становится крайне скучно. Думаю, мои герои скорее человечны, нежели романтичны. У них есть слабости и слабые места, они встречают испытания, которые их меняют и позволяют двигаться вперед. И мои герои несут в себе ключевую ценность — терпимость.

Р.О.: Ваш роман «Дети свободы» — книга о героях Сопротивления. По вашим словам, ваш отец никогда не говорил с вами об этом периоде, не вёл дневника, так что всю информацию вы много лет собирали по крупицам. Для чего этот роман, если сами участники тех событий предпочитают о них молчать?

Потому что их причины молчания отличаются от причин тех, кто рассказывает их историю сегодня. Они молчали, поскольку их победа над ненавистью состоит в умении жить полной жизнью, жить и любить, а не тонуть в воспоминаниях о пережитых страданиях. Необходимость рассказать их истории — значит отдать дань их человечности, способности сопротивляться, и не только врагу, а ненависти, в первую очередь.

Р.О.: Ваши романы переведены на многие языки. С одной стороны, этому факту можно только радоваться, но с другой, перевод сегодня — это чаще всего и, увы, лишь блеклое отражение оригинала. Далеко ходить не надо, достаточно вспомнить хотя бы перевод названия вашего первого романа («Если бы это было правдой») как «Между небом и землёй». Вы полагаете, перевод открывает книге новые границы или убивает её?

Всё зависит от переводчика. Это чрезвычайно ответственная профессия. Переводчик — это полноценный автор, который не может быть удовлетворён одним лишь переводом, но должен передавать голос и стиль автора, которого переводит. Переводчики, в целом, играют очень важную роль. Их стоило бы ценить гораздо больше, чем это есть в действительности.

Р.О.: В связи с этим вопрос — на других языках не пишете? По-английски, например?

Нет, никогда. Пишу только на своём языке, на французском. Я его слишком люблю, чтобы быть ему неверным.

Р.О.: Знаете русского писателя Марка Леви и его «Роман с кокаином»?

Не знаю, но слышал о нем.

Р.О.: Как-то английский писатель Ивлин Во сказал: «Каждый может написать роман, дайте ему 6 недель, ручку, бумагу и уберите от него телефон и жену». Какие ваши идеальные условия для романа?

Значительно больше, чем 6 недель. Я пишу ночью. Писать роман — это долгий и одинокий путь, так что, в отличие от Ивлина Во, непосредственное присутствие семьи, когда выбираешься «оттуда», — огромная поддержка, запредельная сила, которая помогает выносить долгие одинокие ночи, проведённые в работе.

Р.О.: Где-то читала, что ваши читатели пишут вам письма. Какое было самым примечательным? И да, кстати, по какому адресу вам можно написать?

Да, я их получаю в большом количестве и всегда на них отвечаю. Остальное предпочту оставить в тайне из уважения к читателям и их великодушию мне писать. Написать же мне можно по мэйлу или на адрес моего издателя: издательство «Робер Лафон», 24, авеню Марсо, 75008, Париж, Франция.

Р.О.: А где вас встретить?

Каждые два года я приезжаю в Москву на встречу с читателями. Таких встреч обычно 3-4. В следующем году я надеюсь поехать в Санкт-Петербург. Но меня можно встретить и во Франции каждой весной, во время турне, в книжном магазине, ну и в Нью-Йорке, разумеется, где я живу.

Р.О.: Ваша следующая книга: Что? Кому? Почему?

В конце весны — для моих читателей и для сатисфакции внутреннего желания писать.

D'abord, Marc Levy a été secouriste pour la Croix-Rouge, puis il a étudié à l'université Paris-Dauphine la gestion et les technologies de l'information. A 22 ans, il créa une agence de vente de périphériques informatiques et il a 28 ans quand il prend la direction d'un bureau d'architecture. Et il écrivit son premier roman (« Et si c'était la vérité », et c'est la vérité) au moment où il en eut besoin, à 38 ans. Ce roman a été traduit en 40 langues et le très connu Steven Spielberg en a tiré le film « Entre ciel et terre », d'une durée de 95 minutes, et avec un budget de 58 millions de dollars. Depuis lors, on lit Marc Levy à Moscou, à Berlin, dans le tramway, dans le métro, sur un canapé, dans la tristesse et dans la joie. Et il y a de quoi lire : vers 2013, 14 romans étaient déjà sortis. Leurs noms sont prometteurs : « Mes amis, mes amours », « Toutes ces choses qu'on ne s'est pas dites », « Vous revoir », « Où es-tu ? » et bien d'autres. Un rêve de romantisme. Au reste, quelques-uns estiment que le livre « Les enfants de la liberté», roman sur la Résistance française et racontant les histoires vraies de personnages ayant existé, compte parmi les œuvres essentielles de l'auteur.

Ainsi, dans un monde où la guerre est présente quotidiennement et où chacun veut l'amour, Marc Levy donne de l'espoir au lecteur. Et, soyez-en sûrs, avec son regard doux, il vous regardera de son portrait avec franchise et répondra sans faute à votre courrier. Où que vous soyez (tous les deux).

Où? À mon bureau, un atelier sous les toits.

Un ordinateur? Oui, et un cahier aussi.

Qu'est ce qui est sur la table? De vieux objets, compagnons de route et une photo de ma grand-mère.

La vue à la fenêtre? Les toits de mon quartier à New York.

Observateur Russe : Est-ce que les derniers événements aux Etats-Unis influencent la vie d'un écrivain français?

Toujours, New York est une ville en ébullition permanente. Sa diversité culturelle et ethnique en fait un puits sans fin pour l'imagination. Et les gens que l'on y croise dans la rue forment une galerie de personnages inépuisable.

O.R. :  Vous avez commencé à écrire à 38 ans.  Comment l'architecte-informaticien-secouriste devient l'écrivain ?

Enfant, j'étais timide, pudique. L'écriture permet d'exprimer à voix basse ce que l'on n'arrive pas à dire à haute voix. Mon père, qui était éditeur de livres d'art et très grand lecteur, m'a transmis son amour de la lecture, des beaux textes et des grands écrivains. L'envie d'écrire s'est concrétisée tardivement, mais s'est imposée comme une évidence, une passion. Mon passage à l'écriture est un peu particulier et la chance y est pour beaucoup. Quand j'ai commencé à écrire ce qui deviendrait  Et si c'était vrai, je n'avais pas l'intention d'en faire un roman, et je pensais encore moins qu'il serait publié. J'avais écrit cette histoire pour mon fils, ou plutôt pour l'homme qu'il deviendrait un jour. Mon idée était de lui remettre le manuscrit quand il aurait l'âge que j'avais en l'écrivant. À travers ce roman, je voulais lui dire d'aller au bout de ses rêves de ne laisser personne l'en déposséder. Poussé par ma sœur scénariste, j'ai envoyé le manuscrit aux Éditions Robert Laffont, qui m'ont répondu, huit jours après, vouloir publier le livre. Quelques semaines plus tard, Steven Spielberg me téléphonait pour m'annoncer qu'il voulait adapter mon histoire au cinéma. J'ai alors démissionné du cabinet d'architecture que je dirigeais pour me consacrer à l'écriture. Depuis, j'ai écrit 13 autres romans et je ne cesse de me rappeler que j'ai beaucoup de chance.

O.R. : Dans l'absolu, un écrivain a-t-il un âge avant au après lequel il est insupportablement ennuyeux ou exceptionnellement intéressant ?

Je suppose que cela dépend de l'âge qu'il a dans sa tête.

O.R. : Vous êtes l'auteur le plus lu en France, votre nom est très connu en Russie. Et pour un lecteur ignorant, lequel de vos roman conseilleriez vous de lire en premier lieu?

Cela dépend de chacun, il faut lire les résumés au dos des livres et aller vers l'histoire qui vous attire. Ceux que j'ai préféré écrire sont : « Les enfants de la liberté »,  « L'étrange Voyage de Monsieur Daldry », « Le Premier Jour » et « La Première nuit » et surtout « Toutes ces choses qu'on ne s'est pas dites ».

O.R. : On dit que vous êtes l'auteur romantique. Est-ce que « romantisme » est un privilège de la littérature ?

Je ne sais pas, cela rime bien avec roman, mais le romantisme à l'excès peut être ennuyeux, je crois que mes personnages sont surtout humains, plus que romantiques, ils ont des fragilités, des failles, traversent des épreuves qui les changent et les font évoluer. Ils portent en eux des valeurs de tolérance.

O.R. : Votre roman Les Enfants de la Liberté est un livre sur les héros de la Résistance. Je crois me rappeler que vous avez évoqué dans une interview que votre père ne vous avait jamais parlé de cette période, n'avait pas de journal intime. Vous avez consacré 10 ans pour recueillir des informations : les histoires racontées sont des vraies, les noms aussi. Pourquoi est-ce important de parler de ce sujet aujourd'hui si les participants eux-mêmes préfèrent garder le silence ?

Car les raisons qui les faisaient se taire sont différentes de celles qui justifient que l'on raconte aujourd'hui leur histoire. Ils se taisaient, car leur victoire sur la haine était de réussir à vivre pleinement, à vivre de plain-pied dans la vie et non dans la mémoire des souffrances passées, à aimer. La nécessité de raconter leurs histoires est justement de témoigner de cette humanité qu'ils portaient en eux, de leur capacité à résister non seulement à l'ennemi, mais surtout à la haine.

O.R. : Vos romans sont traduits en plusieurs langues.  D'une part c'est admirable, d'une autre... une traduction reste hélas une traduction. Je le dis par rapport à « Et si c'était vrai » que j'ai lu en russe.  Déjà le titre est traduit comme « Entre le ciel et la terre ».  Cela donne le ton me semble-t-il. A votre avis, une fois traduit un livre y gagne ou y perd ?

Tout dépend du traducteur. C'est un métier extrêmement important que celui de traducteur. Un traducteur est un auteur à part entière. Un auteur qui ne doit pas se contenter de traduire, mais qui doit retranscrire dans sa langue la voix et la plume de l'auteur qu'il traduit. Les traducteurs jouent un rôle si important dans la littérature qu'ils devraient être beaucoup plus considérés qu'ils ne le sont en réalité, c'est là une véritable injustice.

O.R. : Et d'ailleurs, vous écrivez en anglais ?

Non, jamais, je n'écris que dans ma langue, le Français. Je l'aime trop pour lui être infidèle.

O.R. : Connaissez-vous l'écrivain russe qui s'appelle MarK Lévy et son « Roman avec cocaïne »?

Je ne le connais pas, mais j'en ai entendu parler.

O.R.: Il y a l' expression célèbre du novelist anglais Eweline Waugh : « Anyone could write a novel, given six weeks, pen, paper, and no telephone or wife ». Quelles sont vos conditions idéales pour écrire un roman ?

Beaucoup plus de six semaines, j'écris la nuit. L'écriture est une longue traversée en solitaire et au contraire de ce que dit ce novelist anglais, avoir à ses côtés une famille lorsque l'on s'extrait de l'écriture est d'un réconfort énorme. Une force inouïe pour supporter les longues nuits de solitude passées à écrire.

O.R. : J'ai lu quelque part que vos lecteurs vous écrivent des lettres avec des commentaires, des remarques et « des expressions des sentiments distingués ». Lequel était le plus remarquable ? Et d'ailleurs, à quelle adresse peut-on vous adresser des lettres ? :)

J'en reçois beaucoup, je réponds toujours, et je garde leur contenu secret par respect de l'intimité des lecteurs qui ont la générosité de m'écrire.

Par email, sinon chez mon éditeur qui fait suivre le courrier, éditions Robert Laffont, 24 Avenue Marceau, 75008 Paris, France

O.R. : Et à quelle adresse peut on vous rencontrer?

Je viens tous les deux ans à Moscou à la rencontre des lecteurs. À chaque séjour, trois à quatre rencontres en librairies sont organisées.

L'an prochain j'espère aussi me rendre à St Petersburg.  Et sinon, on peut me rencontrer en France durant les tournées que je fais en librairie chaque printemps, et aussi à New York où j'habite.

O.R. : Votre prochain livre : c'est quand, pour qui et pourquoi ?

Pour la fin du printemps, pour les lecteurs et pour combler ce besoin que j'ai d'écrire.

16 комментариев

  1. Татьяна Вьюгина, главред журнала "Русский хор":

    спасибо за интересное интервью! Много неожиданного. Хочу добавить: знакомые потомки Багратиона, проживающие в России, говорили мне, что Марк Леви тоже потомок Багратиона. Эта ветвь дала несколько писателей. Интересно познакомиться с его генеалогией. Но в статье нет его электронной почты.

  2. Alena:

    «для сатисфакции внутреннего желания писать» — как это будет по-русски???

  3. Michel:

    Не стыдно рекламировать такую дешёвку?

  4. margarita:

    Полностью разделяю мнение Мишеля.

  5. Bear:

    Марк Леви не русский, а еврейский писатель. Просто русскоязычный (в лучшем случае к нему применимо сочетание «русско-еврейский», как к Маршаку либо Бабелю). Он, действительно, прислал на конкурс из Константинополя в Париж рукопись книги «Романа с кокаином», но прислал под псевдонимом. И до сих пор нет уверенности, что к этому роману не приложил своей руки Набоков. Похоже, что последний, хотя и не был автором рукописи (утверждение, иногда встречающееся в литературе), но ее основательно правил и редактировал в такой степени, что они с Леви могут считаться соавторами.

  6. Frau Himmel:

    Вообще, Леви в десятке самых читаемых авторов Франции, так почему не рассказать о нем ? Не все же о высоком лишь рассуждать, право. Интересно же узнать как о персонаже.

  7. Afrodita Dmitrievna:

    Интервью потрясающее, читала с удовольствием. Спасибо Вам за ваше старание, проделанную работу и великолепный результат!

  8. Michel:

    У Бэра наблюдатся характерная конвергенция с точкой зрения антисемитов на якобы «нечистокровных» русских писателей.

  9. Bear:

    Мичел, милейший, Ваше утверждение лишь иллюстрирует результат прополаскивания Вашей головы политкорректными западными послевоенными теориями, запрещающими этнокультурные исследования под угрозой обвинения в расизме (мы это во Франции уже проходили). Я же говорю о культурной принадлежности. Русский язык обслуживает, как минимум 3 большие культурные системы: российскую имперскую, (велико-)русскую этническую и русско-еврейскую этническую (в реальности, много больше: например, гагаузов; но это локальные группы). И это будут три разных литературных языка, которые объединяются в просторечии одним пассажем: «великая русская литература». И в данном случае я, как человек много лет занимавшийся еврейской историей, уточнил позицию в отношении Леви. А все остальное – исключительно в Вашей голове, а не в моей. И, если у Вас возникают ассоциации позиций еврейской историографии с антисемитами, то прежде почистите у себя в хоромах и избавьтесь от стереотипов. Тогда, уверяю, сможете нормально думать.

  10. Michel:

    Этноцентристы всех мастей смотрят на творчество Пастернака через призму не культурной (чисто интеллигентно- русской), а расовой принадлежности поэта. Для местечковой «историографии» Пастернак — не просто замечательный русский поэт, но ещё «наш человек», что вполне устраивает «нормально думающих» противников ассимиляции инородцев в лоне великой России.

  11. Bear:

    Мичел, давайте называть вещи своими именами, и я бы крайне не рекомендовал Вам вслед за нацистами говорить о «расовой принадлежности поэта». Пастернак как еврей принадлежит к той же расе, что и Вы — француз, что немцы или русские. Различие между расами носит почти исключительно антропологический характер. Мы же говорим об этно-культурной принадлежности, для смены которой требуется желание нескольких поколений. Отец Бориса, Леонид – видный еврейский художник и сионист. И никуда отсюда не деться. Поэтому для евреев России Борис Пастернак, безусловно, «наш человек», как для великороссов «нашим человеком» является Федор Абрамов (заметьте, здесь презрительно представленная Вами «местечковая “историография”» превращается в «деревенскую»), для украинцев – Гоголь (а здесь Вы уже имеете дело с малороссийским селом), для менгрелов – Окуджава, для абхазов – Фазиль Искандер (даром, что наполовину иранец, т.е. перс). Впрочем, здесь мы уже ушли в «аульскую историографию». И все они составляют «великую русскую литературу», о чем я уже писал. И если Вы этого не поймете, и будете их всех считать «русскими», то Вы не поймете и этой литературы, даже если будете представлять себя ее почитателем.

  12. Michel:

    По-русски это называется «свалить с больной головы на здоровую». Этно-культурная принадлежность — лишь политкорректная маска для прикрытия дремучего расизма со знаком «+» (сионизм) или «-» (антисемитизм). Сам Борис Пастернак решительно отвергал значимость «биологической случайности» для понимания его творчества.

  13. Bear:

    Все-таки редкостная непробиваемость. Вас, Мичел, можно в качестве брони использовать. Я Вам уже несколько дней твержу, что «биологическая случайность» (т.е., расовая принадлежность) не играет почти никакой роли, а играет роль культурная принадлежность, а Вы, вслед за нацистскими теоретиками (Розенбергом, например), ставите между ними знак равенства, и считаете одно лишь «политкорректной маской» для другого. Это РАЗНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, милый Вы мой. Вы помните свою маму? А папу? И будете утверждать, что они не оказали на Вас никакого влияния? Ну, а что касается Пастернака, то его отступничество – очень еврейская черта. Неужели Вы действительно думаете, что сын известного сиониста может быть независим от еврейской культуры? Хотя бы в отношении к Слову? Другой вопрос, что зависимость может быть отрицательной. Taк, атеист и антисемит Карл Маркс действовал в рамках еврейской, более того, мессианской логики и вел свой избранный народ – пролетариат – в Землю Обетованную – коммунизм. В Интернет выложена целая серия статей на тему Пастернака. Ну, например, отсюда Вы на них выйдете: «Пастернак и его еврейство. Опыт самоотречения»: www.sem40.ru/index.php?newsid=238393. Приятного чтения.

    P.S. Ликвидируйте плотины в своем мозгу. Пытайтесь думать сами, а не перемешивать стереотипы.

  14. Ирина Камелина:

    Здравствуйте дорогой Bear, спасибо за защиту моего мнения о словаре «Мистические женщины». Да, я верующий человек православный, утвержденный в вере по св. отцам Церкви Христовой, и сразу увидела, как ложь и мерзость хочет приблизиться к святости. Злобные ответы — этому подтверждение ! Если у вас есть страница на Face, буду рада стать вашим другом. Вот моя www.facebook.com/camelina.irina

    Спасибо Я свободно говорю по-французски, так что тот комментатор ещё и в этом ошибся.

    Ирина

  15. Bear:

    Ирине Камелиной. Chère madame, спасибо на добром слове. К сожалению, я не участвую в социальных сетях, хотя в одной из них у меня страница, позволяющая находить информацию, когда она мне необходима. Как убежденный агностик, я уважаю любую религию до границ светского уголовного кодекса, а как профессиональный исследователь смотрю на ситуацию со стороны. И не считаю в принципе возможным критиковать тексты, написанные под явным воздействием религиозного чуства, считая, что это право каждого человека (если он не переходит определенных этических границ, конечно, и не пытается навязывать свои воззрения другим, как единственно возможные).

  16. Лана:

    Для меня стоит в одном ряду с Дарьей Донцовой. Впрочем, Дарья Донцова стоит выше. Почему? Донцова в своих книгах не используеют дешевый популизм, который использует Леви. Книга «Встретимся вновь». Дешевый популизм на украинской теме. Чего стоят только перлы: «Я не русская! Я украинка!» и всё по этой теме. Да и имя украинке (кто у нас в быту украинцев так вообще называет?) дал Онига. Вроде украинское. Так думает Леви. Но имя то не хохляцкое. А финско-прибалтийское. В другой своей книги Леви высказался про Берлинскую стену, что мол в этом русские виноваты. Но на самом то деле, история говорит о другом — это результат политики США и НАТО, СССР был против деления Берлина. В общем, слишком много ненависти к русским и всему русскому. Без этих перлов в своих книгах Леви мог бы обойтись, сюжет не потерял бы ничего. Почему Леви так ненавидит русских и зачем в таком случае к нам ездит? Ради денег?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Отправить сообщение об ошибке
  1. (обязательно)
  2. (корректный e-mail)