Меню

Русский очевидецL'Observateur russeФранцузская газета на русском языке

Меню
понедельник, 9 декабря 2024
понедельник, 9 декабря 2024

Дмитрий Бортников о себе, о своем творчестве и о тонкостях перевода

Беседовал Евгений ЗАГРЕБНОВ 0:39, 28 октября 2012Наши встречиРаспечатать

Автор романа «Синдром Фрица», вошедшего в шорт-лист «Букера» в 2002 году, находится в данный момент в доме литераторов в Марселе, где с ним встретился «Русский очевидец». Беседа шла на французском языке по желанию писателя.

L'Observateur Russe a rencontré l'auteur de Syndrome de Fritz lorsqu'il se trouvait en résidence littéraire à Marseille. A la demande de l'écrivain, l'interview a été faite en français.

bortnikov

Дмитрий Бортников ©Евгений Загребнов | Dmitri Bortnikov ©Eugène Zagrebnov

— В этом октябре вышли стихи и письма Ивана Грозного (Ivan le Sévère dit le Terrible, Je suis la paix en guerre, издательство Allia) в вашем переводе. Вас можно теперь определять как писателя и переводчика?

Дмитрий Бортников: — Я не могу назвать свою работу переводом. Это перенос. Пытка, которую я устроил старославянскому и французскому. Это ведь не так легко — переводить с мертвого языка на не родной для меня язык. Язык у Ивана Грозного кособокий, и мне предстояло также искривить французский язык, что было сложной задачей.

Во Франции меня считают писателем, но я себя таковым не определяю. И вообще я себя никак не определяю. Я не хотел становиться писателем. Да и литературная деятельность — это не то, чем я зарабатываю на жизнь. Я работал частным поваром в доме одной русской графини. Потом преподавал салонные танцы: вальс, фокстрот...

— А когда и почему вы начали писать?

Д. Б. — Это было в конце 80-х, когда я был в армии. Меня отправили в стройбат в Якутию, за Полярный круг, недалеко от Тикси. Там я начал пописывать. Затем, вернувшись из армии, отказался от идеи идти по стопам матери и стать врачом и поступил на филологический факультет Самарского университета. Увлекся древнегреческим, латынью. Я вообще в душе классик, реакционер. И мистик.

Передо мной предстают видения, как во сне. Некоторые из них мне кажутся интересными. Они и входят в основу книг, которые я пишу.

— О вас больше говорят французские критики, чем русские. Чем вы это объясняете?

Д.Б.: — Мне это кажется нормальным. Российские издатели почти ничего не платят своим авторам. Они жадные. Я ничего не получил за «Синдром Фрица», и даже когда книга была переведена на греческий, мне об этом ничего не сказали. Я узнал о переводе из Интернета.

В России я не нашел своего читателя. «Синдром Фрица» читали очень странные люди. Похожие на меня (смеется). Маргиналы. Некоторые из них впоследствии стали моими друзьями. Во Франции читатели испытывают большее уважение к тому, кто пишет. Можно сказать в отношении литературы, что для французов — это десерт, а у нас — это основное блюдо. Публика во Франции сыта, и ей хочется экзотики. И для них любой писатель — это своеобразная экзотика.

— Вы читаете произведения современной русской литературы?

Д. Б.: — Не читаю. Как говорил Жиль Делëз, современная российская литература находится в состоянии «прохождения пустыни». С культурной точки зрения, Россия — это «пустыня». Что весьма досадно, потому что у нее по-прежнему есть огромный потенциал. Культура, как и научная деятельность, пребывают в инертном состоянии. Все это из-за неуважения людей к таким профессиям, как писатель, музыкант, исследователь. Кстати, во Франции тоже «пустыня», но она, в отличие от России, орошается.

Тем, кого по-прежнему интересует что-то значимое в литературе, советую перечитать Достоевского, Лескова, протопопа Аввакума, Пушкина, Лермонтова и Чехова.

— Чем вы занимаетесь в Марселе?

Д. Б.: — Секретарь по связям с общественностью ассоциации Peuple & Culture Marseille Амандин Тамайо прочитала мою книгу «Последняя обедня» («Repas des morts»), связалась со мной и предложила мне приехать в Марсель, чтобы принять участие в литературной конференции, которая называется «D'une langue à l'autre».

Я читаю лекции и провожу мастер-классы по переводам и письму для школьников, изучающих русский язык, а также для взрослых. Участвую в других мероприятиях ассоциации, связанных с написанием текстов и показом фильмов, в том числе и русских. Планируются также чтения моего перевода писем Ивана Грозного и участие переводчиков, деятелей культуры.

Первая часть программы конференции прошла летом, вторая начинается в эту пятницу и продлится до конца ноября.

— В программе речь идет о мастер-классе по письму (Atelier dcriture), а не по переводу. Вы также учите людей составлять тексты?

Д.Б.: — Просто для меня написание текста — это уже вариант перевода. Своеобразная «литературная контрабанда». Любой пересказ — это своеобразный перевод того, что было написано первоначально. Этот процесс я называю также autofiction, потому как в нем также ключевую роль играет транспозиция личного опыта каждого. Каждый говорит в каком-то смысле на своем собственном языке.

L'Observateur Russe : En octobre 2012 vous avez publié une traduction des poèmes et des lettres d'Ivan le Terrible, intitulée Ivan le Sevère, dit le Terrible, Je suis la paix en guerre (aux éditions Allia). Vous êtes donc écrivain et traducteur maintenant?

Dimitri Bortnikov : Ce n'est pas une vraie traduction, c'est de la transposition, une torture que je me suis infligée aux deux langues, le russe et le slavon. Ce n'est pas si facile de traduire d'une langue morte vers le français qui n'est pas ma langue maternelle. La langue d'Ivan le Terrible est très tordue. Je devais donc « réchauffer » le français pour le tordre ensuite à la manière du slavon.

Les Français me définissent comme écrivain, mais je ne me définis pas ainsi. Je ne veux pas me définir. Je n'ai jamais voulu être écrivain. Et d'ailleurs, je ne gagne pas ma vie en écrivant. J'étais à un moment cuisinier chez une comtesse russe à Paris. Après j'étais professeur de dance, enseignant la valse, le fox-trot...

O.R. : Quand et pourquoi vous avez commencé à écrire ?

D. B. : Dans les années 1980, lorsque je suis parti faire mon service militaire. J'ai fait deux ans de stroïbat (bataillon de construction, NDLR) près du cercle polaire, en Iakoutie, non loin de Tiksi. C'est là-bas que j'ai commencé à gribouiller. Après l'armée, je ne voulais pas reprendre les études de médecine pour suivre les pas de ma mère. J'ai donc réintégré l'université de Samara, mais pour étudier les lettres classiques. Je me suis passionné pour les lettres classiques : le grec, le latin... Je suis vraiment quelqu'un de très classique, très réactionnaire. De profondément mystique.

J'ai des visions qui arrivent, comme dans un rêve. Elles me semblent intéressantes et je les mets sur le papier.

O.R. : Les critiques français parlent plus souvent de vous que les russes. Comment expliquez-vous cela ?

D.B. : Je trouve que c'est normal. Les éditeurs russes ne paient rien à leurs auteurs. Ce sont des rapiats. Pour le Syndrome de Fritz qui se vendait bien, je n'ai rien reçu. Et ils ne m'ont rien dit sur sa traduction en grec moderne. Je l'ai su par hasard grâce à l'Internet.

En Russie, je n'ai pas trouvé mes lecteurs. Certains d'entre eux sont devenus par la suite mes amis. Mais ce sont des gens bizarres, comme moi (rires). En France, les lecteurs ont du respect pour celui qui écrit. En fait, en termes de littérature, les Français sont au dessert, tandis que nous (les Russes) en sommes toujours au plat principal. Les lecteurs français recherchent l'exotisme. Et pour eux, tous les écrivains sont exotiques, chacun à leur manière.

O.R. : Lisez-vous les romans de littérature russe moderne ?

D.B. : Non. Comme disait Gilles Deleuze, c'est la « traversée du désert » pour la littérature russe moderne. Vraiment dommage, car elle a un potentiel énorme. En France, c'est le désert aussi. Mais c'est un désert bien irrigué.

Je conseillerais à ceux qui s'intéressent vraiment à la littérature de relire Dostoïevski, Leskov, le protopope Avvakoum, Pouchkine, Lermontov et Tchékhov.

O.R. : Vous avez animé à Marseille des ateliers d'écriture. De quoi s'agissait-il ?

D.B. : Pour moi l'écriture d'un texte — c'est déjà une variante de traduction. Une « contrebande littéraire ». Tout récit — c'est une traduction de ce qui a été écrit précédemment. Je qualifie ce processus d'autofiction, car chacun y transpose un peu de sa propre expérience. Chacun parle en réalité sa propre langue.

9 комментариев

  1. В.Агеев, Париж:

    У Д. Бортникова хороший слог, но читать его книгу скучно, невзирая на все ужастики.Таковы общие правила игры в современной литературе: разчитать интересно, значит ширпотреб.

  2. kadet:

    Не читал его книгу и, скорее всего, не буду. Само утверждение : «С культурной точки зрения, Россия — это «пустыня» оставим на совести автора. Меня же зацепило то, что бывший стройбатовец, повар и учитель танцев, получивший, правда, диплом филологического факультета, но явно не по специальности „французский язык“ ничтоже сумнятише берется переводить (правда, сам Бортников называет это не переводом а „искривлением французского языка“)тексты Ивана Грозного на не родной ему язык и даже учить своему „мастерству“ (в мастер-классах) юных и не юных французов. Только потому, что у него есть свое, авторское видение того, что такое литературный перевод. А ведь французы будут принимать за чистую монету его публикацию текстов Ивана Грозного в переводе, где „ключевую роль играет транспозиция личного опыта“, якобы,»...классика, реакционера. И мистика"! Может, пора не только мне кричать: «Король-то голый!»

  3. kadet:

    Виноват, описАлся: нужно «ничтоже сумняшеся»...

  4. E.K-S:

    Мне тоже не понравилось, что новообъявленный «владелец» французского языка, уровня «через пень-колода», изъявил желание давать интервью бывшему соотечественнику и коллеге на языке своих «мастер-классов». По-моему, это в достаточной степени характеризует психологию той «интеллигентской» среды, в которой он пользуется успехом.

  5. К.Расин -. Салон-сюр-Сон:

    «Филолог» Бортников путает церковнославянский с древнерусским. Иоанн прекрасно писал, это Бортников пишет «кособоко» .

  6. Д. Роговская, г. Руаян, Франция PS:

    PS К комментарию К. Расина:

    Переводчик называет «церковнославянский» «древнеславянским». Что может быть хуже недоучки?

  7. Bear:

    Д. Роговской и К. Расину.

    Цитирую ваши тексты:

    Расин: «Бортников путает церковнославянский с древнерусским»

    Роговская: «Переводчик называет «церковнославянский» «древнеславянским»»

    Пассаж Бортникова, на который вы обрушились: «Пытка, которую я устроил старославянскому ...».

    Г-н Расин, где Вы нашли у Бортникова слово «древнерусский»? М-м Роговская, где Вы башли у Бортникова слово «древнеславянский»? Вы бы хоть внимательно смотрели тексты, которые критикуете. А что касается самой критики, то давайте, откроем Большую советскую энциклопедию (1978, т.28, с.539 – цитирую по ней) или энциклопедию «Русский язык» (1997, с.615-616): «Церковнославянский язык, древнеславянский лит. язык 11-18 вв. По своему происхождению это старославянский язык (к-рый наз. также древнецерковнославянским), подвергшийся влиянию живых языков... В лингвистич. лит-ре вместо терминов “старославянской” и “Ц. я.” становится все более употребительным термин “древнеслав. лит. язык”».

    А посему могу лишь повторить Ваш вопрос, м-м Роговская: «Что может быть хуже недоучки?». Посмотритесь в зеркало.

    От себя добавлю, что термин «церковнославянский язык» появился очень поздно, когда старославянский язык (фактически, язык македонских болгар, или южно-македонский, он же солунский диалект) был маргинализирован введением гражданского алфавита Петром I и началом процесса формирования русского литературного языка на основе письменного языка Посольского приказа. Ну, а посему Бортников, в отличие от его критиков, вполне корректен в своих высказываниях.

  8. Svoyak:

    Браво, Биар, браво! Все верно и энциклопедически добросовестно. Как и почти все, что сказал Бортников. Надеюсь, что и перевод с французского был без особых искажений. Может статься, что в чисто русском исполнении уважаемый Дмитрий сказал бы и еще четче и выразительнее. Но выбор языка, как и привлекательная сдержанность и самоирония (даже в представленной фотографии) – это его право.

  9. Жуковский Игорь (Бордо):

    Вернулся с Международного Симпозиума, где мне о Бортникове рассказала профессор Карпенко Людмила из Самарского университета. Кстати, специалист по церковнославянскому языку и представила доклад :Русский язык в зеркале церковнославянского: евангельский дискурс.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Отправить сообщение об ошибке
  1. (обязательно)
  2. (корректный e-mail)