Дарежана Омирбаева называют «cамым известным казахским режиссером во Франции», «казахским Брессоном». Жан-Люк Годар с высокой трибуны провозглашал «Новое кино – это Омирбаев».

 Дарежан Омирбаев

Все фильмы Дарежана выходили на экраны Франции. Вот и последние его фильмы, которые он привез в конце прошлого года в Париж не остались не замечены. Короткометражная лента «Последний сеанс» была показана на IV фестивале казахских фильмов в Париже. Фильм «Акын» вышел в середине декабря на экраны Франции. В день премьеры «Le Monde» посвятил фильму целую статью, рекомендовал к просмотру. Два дня спустя в этой же газете вышло интервью с Дарежаном. И вот уже 3-й месяц «Акын» не исчезает с экранов Франции, его можно найти в одном из кинотеатров Парижа и в других городах.

 - Дарежан, в ваших фильмах главные герои всегда очень одинокие люди. И в фильмах, которые вы привезли в Париж, парень в «Последнем сеансе» не находит общий язык со сверстниками, его интересует сложный фильм, на который не идут зрители. И за кадром звучат слова французского писателя Мишеля Уэльбека об одиночестве. В «Акыне» у вас два поэта – наш современник и известный поэт-воин Махамбет Утемисов, живший в 18 в. Они оба обречены на непонимание окружения и даже преследования. Мотив одиночества проходит через все ваши фильмы. Это ваше собственное ощущение жизни?

— Скорее всего да. Ну, все художники одиноки. Правда, не все признаются в этом. Я думаю, человек толпы не может творить. Может быть, еще повлияло то, что я единственный ребенок в семье. Но художник – индивидуалист, поэтому он одинок. Уэльбек, на мой взгляд, самый лучший писатель Франции на сегодня. В этом тексте он говорит, в первую очередь о себе, как о поэте. Он начинал как поэт, но не обязательно писать стихи, можно быть поэтом в душе. Речь идет о том, какой путь ты выбираешь в жизни — материальные блага? Или ты идешь за мечтой, дорожишь духовными ценностями? Надо делать выбор. И он говорит о судьбе людей, которые выбрали второй путь несмотря на то, что знают, что им будет трудно и одиноко. И это одиночество не физическое, а ментальное. Человек может быть женат на самой красивой женщине, у него могут быть дети, окружен друзьями. Но все равно в душе он остается один. Вспомните Льва Толстого, у него была большая семья, была известность, но он убежал из дома. В фильме «Акын» мой герой – поэт, я мог бы сделать его режиссером, музыкантом. Вообще эта идея у меня появилась, после рассказа Германа Гессе «Авторский вечер», где он рассказывал, что его пригласили в один городок на вечер, он думал будет полно народу, а там никто не пришел. Наверное, литература сегодня совсем уходит на задний план, люди перестали читать книги. Но и кино не в лучшем положении. Я имею в виду кино как искусство, а не как индустрия. С коммерческим кино всё в порядке. Годар еще в 1970-х. говорил, что кино умерло. А сейчас это уже стало ясно. Потому что больше нет Тарковского, Бергмана, Брессона, Годара, ушли гиганты итальянского кино — Антониони, Пазолини, Феллини, Висконти. Но я надеюсь, что гении появятся, неважно где, может быть в других странах. В Киргизии, к примеру, есть очень хороший режиссер Актан Арым Кубат, в Тибете -Pema Tseden, в Южной Корее появляются хорошие ленты. Эту надежду я хотел выразить в моих фильмах. В «Последнем сеансе» на «Сталкер» пришли два зрителя разных поколений. И то ,что там не только пожилой человек, но и молодой, есть повод для оптимизма. После сеанса старик идет по дороге, но цепь на нем не заканчивается, за ним идет молодой. Как бы ни говорили, что искусство умирает, оно не исчезнет совсем, если в зале будет хотя бы один зритель, который это дело продолжит.

 - Вы работали в основном в независимом Казахстане, за 30 лет сняли 10 фильмов, хотя ваш первый фильм «Июль» вышел в 1988 г. Вы можете сказать, какие изменения произошли в стране, в работе режиссеров?

— Да, за три десятка лет много воды утекло. Для Казахстана, во всяком случае, много хорошего произошло. Но есть и отрицательные стороны. Я не политик и не руководитель кино, чтобы какие-то общие вещи говорить. В моем случае, я не могу жаловаться, мои фильмы финансировались государством, цензуры никакой не было.

— А в советское время была цензура?

— Конечно была. Но я знаю это только из рассказов коллег. Наверное, цензура и погубила советскую власть. Мне как-то оператор Асхат Ашрапов рассказывал, как они снимали историю про верблюжонка, его подарили кому-то, но он все время убегал к своей маме. А в Москве фильм запретили, связали тему с актуальной на тот момент проблемой еврейской эмиграции в Израиль. Фильм положили на полку. Вот такие вещи и погубили, мне кажется, советскую власть. Все-таки, чтоб была эволюция, нельзя все запрещать. Когда ты строишь глухую дамбу поперек реки, закрываешь полностью проход воды, то рано или поздно вода разнесет плотину. Надо было оставлять шлюзы. Свободу невозможно остановить. Рано или поздно она разрушит дамбу. Человек стремится к свободе. Мне кажется, Советский Союз разрушился из-за отсутствия свободы слова, от свободного обмена информацией. Уже было ясно, что в мире информация увеличивается, и надо было ее пропускать через границы. Люди это чувствовали, им хотелось поговорить. Я помню, как мы целый год ждали 4 несчастных фильма из Госфильмофонда, ленту Бергмана. Что было опасного в фильмах Бергмана или Годара?! Надо было их показывать. И еще — надо было продавать джинсы. Вот эта невозможность смотреть Бергмана, отсутствие у молодежи возможности купить джинсы, это и привело к концу.

 - А в Казахстане теперь есть свобода?

— Свобода-то есть. Но проблема, что используется она не всегда в лучшую сторону. Сейчас проблема в другом — дифференциация между людьми огромная, слишком большое неравенство. И это угрожает современному строю.

 - Вы помните школьный спор: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Вы считаете, режиссер, должен быть гражданином? Или он – просто художник?

— Все-таки искусство, творчество стоит выше морали. Я согласен в этом смысле, с Хичкоком. У него в фильмах много убийств, много крови. С моральной точки зрения это плохо. Но если это сделано талантливо, красиво, мне кажется, это прощается. Все-таки в искусстве, главное не содержание, а форма. Это как в оперу мы идем из-за музыки, а не из-за либретто. А в музыке, какая может быть мораль или политика? Это второстепенно. Она может быть талантливой или бездарной.

 - И все-таки современное кино и телефильмы изобилуют сценами убийств, катастроф. Как это влияет на психику людей?

— Ну, я не психолог, не педагог. Думаю, у каждого вида искусства есть удобные предметы, темы для его языка. Это, так сказать, киногеничность. Просто есть какие-то темы, которые притягивают режиссеров, вызывают их аппетит, возбуждают фантазию, выглядит эффектно.

 - Наверное, зрительский интерес к таким сценам тоже стимулирует.

— Да, конечно, Хичкок говорил, почему человек любит смотреть сцены убийств, катастрофы, потому что он в безопасности, сидит в теплой квартире и смотрит по телевизору, как тонет «Титаник». Видимо, это адреналин. Человек в нем нуждается.

 - Это как страшилки для взрослых. И все-таки кино, как и другие виды искусства, должно играть свою роль в воспитании человека, а не идти за ним на поводу, не снижать еще больше уровень.

— Да, я тоже думаю, кино как искусство, оно нужно. Я уже много раз это говорил, киноискусство — это как тепловоз, который тянет все остальное. Это авангард, это эксперименты, это новшества, введенные Брессоном, Годаром, Тарковским, которые оплодотворили культуру.

      Фото автора