Погожим сентябрьским деньком 1991 года на парижском Северном вокзале царила суета: из экспресса «Москва-Париж» на перрон выгружали сотни картонных коробок с надписью «Russian Vodka». Причем заглянувшего в картонки ожидал бы сюрприз: вместо ожидаемых «бескозырок» либо «белоголовок» коробки были битком набиты поблескивающими антрацитом старинными дисками...

Александр Годович

Руководил выгрузкой высокий человек в спортивной куртке. Он азартно покрикивал по-русски на носильщиков, переносивших коробки в фургончики с грифом BNF Phonothèque — (Национальная французская библиотека — Фонотека). Сами же коробки содержали многотысячную коллекцию редчайших грампластинок на 78 оборотов, которые привез в Париж московский врач Александр Михайлович Годович.

...И пока библиотечные фургончики резво катят по парижским тротуарам, расскажем, пусть бегло, об этом удивительном человеке и его не менее удивительных коллекциях.

Итак, доктор медицины Александр Михайлович Годович родился в Москве в 1940 году. В 1992 году он эмигрировал в Израиль, где его ждала пафосная встреча, ибо никто иной как А. Годович спас и вывез из Москвы в Израиль часть знаменитых «Архивов раввина Мазе».

Яков Мазе — защитник и оратор

Именем Якова Мазе названа в Тель-Авиве одна из улиц. Но если спросить у ее обитателя, кто это, тот, скорее всего, пожмет плечами: «Так, один еврей...» А ведь раввин Мазе сыграл не последнюю роль в истории российского еврейства ХХ века.

Теперь же, заправив машину времени горючим фантазии, перенесемся на 100 лет назад — на Старый Арбат.

Этот Арбат 10-х годов прошлого века — уж более не Арбат Американца Федора Толстого, но еще и не «отечество» Булата Окуджавы. О своем театре еще и не мечтает молодой Вахтангов, и Михаил Булгаков еще не отправил свою Маргариту в рейд на метле над Староконюшенными и Борисоглебскими... На рубеже веков в ампирных арбатских особнячках проживают люди почтенные, солидные, обеспеченные: военные и судейские, чиновники высокого ранга, купцы первой гильдии. И там же, на Арбате, пустила корни московская еврейская элита: врачи, адвокаты, артисты — те, кто благодаря уму и таланту смогли завоевать столицу, миновав Сциллу «процентной нормы» и Харибду «черты оседлости».

В самом начале улицы, напротив сверкающего бемскими стеклами нынешнего ресторана «Прага» в то время только что отстроили трехэтажное здание стиля «модерн». Весь третий этаж новостройки занимал раввин Яков Исаевич Мазе (1859—1924), просветитель и великолепный религиозный оратор, прозванный за свои проповеди «еврейским Демосфеном».

Яков Мазе был блистательным адвокатом (окончил юридический факультет Московского университета). Поистине всероссийская известность пришла к нему в 1913 году, в дни пресловутого «Дела Бейлиса», сфабрикованного, как известно, министром внутренних дел России генералом Щегловитовым. На процесс Мазе был приглашен свидетелем-экспертом. И тогда его глубинное знание еврейского Закона вкупе с российской юридической практикой, равно как темпераментное выступление, помогли переломить ход следствия и опровергнуть обвинения мракобесов.      С тех пор много воды утекло под мостами Москвы-реки, и в советской России эпохи 60-х о еврейском гуманисте и мудреце уже мало кто помнил. А на Старом Арбате тем временем наблюдается

печальная картина:

урча, промасленный урод

грызет узорную лепнину,

как будто пряники жует.

Вот-вот пополам перекусит обреченное трехэтажное здание, где готовится к переселению в «хрущобы» пятиюродная родня раввина Мазе.

— Александр Михайлович, а как Вы узнали о раввине?

— Помог счастливый случай. Моя коллега, какая-то внучатая двоюродная племянница Якова Мазе, проживавшая в квартире, предложила забрать у нее старинные книги и документы, — объясняет Годович. — Чтобы не выбрасывать на помойку...

Неведомая коллекция

...Помойка! Как много в этом неблагозвучном слове слилось для слуха «искателей сокровищ» той поры! Чего только не находят на свалках, в сараях, на чердаках и в чуланах! Иконы, резные ларцы, кованые замки времен царя Гороха, сундуки, набитые бабушкиными нарядами; либо швейную машинку «Зингер» (на ходу), дагерротипы, антикварные книги в тисненой коже, а уж граммофонным пластинкам на 78 оборотов вообще несть числа!

— Немалую часть своей пластиночной коллекции я на помойках и нашел, — улыбается Годович. — Знаете, если когда-нибудь откроется выставка, посвященная архивам Яковa Мазе, хотелось бы, чтобы эти старые диски звучали на открытии!

— А что было дальше с этими архивами?

— Пришел я тогда в ту квартиру и поразился: до потолка громоздились вавилонские башни документов и фотографий, горы книг в кожаных переплетах с литерами «Я.М.» на корешке. Спешно перевезя все к себе, в коммуналку на Таганке, я стал приводить в порядок, систематизировать документы, которые затем свез к себе на дачу... Но то были лишь остатки архива...

— Что же случилось с основным архивом Мазе?

— По завещанию 3000 ценнейших книг и манускриптов из собрания Мазе были в 1936 г. преподнесены потомками в дар Ленинке. Даритель в завещании ставил единственное условие: библиотека коллекцию не обезличит, а сохранит как единое целое, образовав особый Книжный фонд Мазе с отдельным каталогом. Начальство благосклонно кивнуло — тем дело и ограничилось. Книги попали в библиотечные тартарары и сгинули.

А обреченная было на уничтожение «арбатская часть» наследия, которую Александр Михайлович благополучно вывез из СССР, ныне составляет национальное достояние Израиля. И в иерусалимской квартире А. Годовича на почетном месте в рамке карельской березы — портрет человека с необычайно выразительными жгучими черными глазами, фотография раввина Мазе.

Годович был и остается страстным коллекционером. В его кабинете полки с редкими книгами, в гостиной — горка с гарднеровским фарфором. В гостиной подле шифоньера работы Буля царят два граммофона. Один — привычный, с деревянным раструбом наверху, другой — редчайший, напольный, со скрытым рупором.

— Большой редкостью была такая машина и в начале прошлого века, — подтверждает владелец. — Даже тогда подобная модель стоила уйму денег! Зато чистота звука поразительная! Хотите Вяльцеву послушать?

Сокровища с затонувшего галеона

Коллекция пластинок на 78 оборотов — главная для А. Годовича — была им собрана в 70-х... всего за 10 лет. Увы, в век магнитофонов и долгоиграющих пластинок черные хрупкие диски, казалось, были обречены на исчезновение: старики, хранившие их, поумирали, и потомки без сожаления избавлялись от «хлама». Их разбивали. Выбрасывали. Либо переплавляли... на брючные, так называемые «шеллачные», пуговицы. А Годович (вместе с горсткой собирателей-энтузиастов) тогда дал старым дискам шанс на жизнь.

— Как попала Ваша коллекция во Францию?

— В конце 80-х я оказался в Париже. Здесь судьба свела меня с Марией Калас — тогдашней Главной хранительницей французской Фонотеки, которую сегодня называют Аудио-визуальным отделом Национальной французской библиотеки. Этот отдел, кстати, сам по себе уникален — помимо Парижа, такой имеется лишь в библиотеке Конгресса США.

...Узнав от меня о существовании моего собрания, — продолжает Александр, — энергичная дама, мадам Калас, не стала медлить: в ударном порядке двинулась в Москву. Мы приехали на мою дачу в Загорянке, где я держал коллекцию, и на пару недель буквально отключились от реальности: с утра до вечера для нас существовали только пластинки, всегда пластинки, одни лишь пластинки!

...Сюрприз следовал за сюрпризом. Сотни дисков "Берлинер"*. Или другой раритет: крайне редкие и дорогие пластинки с акустическими записями итальянских певцов, выпущенные миланской фирмой «Фонотипия».

Мария Калас была потрясена, и было от чего. С пластинок раздавались голоса, звучавшие еще в ХIХ веке. Вот в отдельном альбоме в прекрасной сохранности — серия религиозных песнопений в исполнении Шаляпина с хором, записанная «в прямой трансляции» в Храме Христа Спасителя. В другом — полное собрание первоизданий Карузо. Особо — неведомые русские марки, в том числе «Аристотипия», «Русский Орфеон», «Русский Лирофон». Коллекционерские услады: одна и та же ария в исполнении самых различных певцов; курьез — «пластинка-загадка», где слушателю предлагается «узнать знаменитый русский баритон»...

Еще, еще открытия: на одностороннем диске 1910 г. — барское грассирование графа Льва Николаевича Толстого, от руки на обороте процарапан автограф. Голоса Л. Андреева, Горького, Бунина, и тут же потрясающий документ — репортаж из Горок Ленинских Михаила Кольцова во время похорон Ленина (из закрытого хранилища). И нечто вовсе невообразимое: скромный с виду пробный диск, на белой этикетке надпись от руки: «Прошу сохранить, а не уничтожать». Подпись: Л. Собинов.

Пластинка с автографом Собинова

Нечего удивляться, что дирекция Библиотеки дала добро на приобретение коллекции целиком. Для меня же, которой были поручены каталог и поиски данных о композиторах, певцах и забытых марках, первая же открытая коробка оказалась кладом, сокровищем с затонувшего галеона...

На дне морском

— Можно считать, что моя коллекция и вправду утонула, — посмеивается Александр. — Мне ваша библиотека за нее предложила миллион франков, а я их благополучно «утопил».

— Как так?

— Ну да, утопил в морском бизнесе. На вырученные деньги зафрахтовал в Одессе небольшую флотилию теплоходов на подводных крыльях, перегнал в Израиль, чтобы катать пассажиров по Средиземному морю. Увы, корабли, а точнее, проржавевшие посудины, летать на подводных крыльях напрочь отказались. Во время первого же рейса один из катеров вместе с пассажирами еле отбуксироовали до порта. Пришлось выплачивать компенсации... Вот так моя коллекция и осталась лежать на дне морском!

Последняя (но не заключительная) глава

Как развиваются дальнейшие события этой замечательной жизни? Скажу вкратце: Годович — создатель принципиально новой отрасли в израильской медицине, курортологии. Он — отец-основатель санаториев-курортов на Мертвом море. Сюда со всего мира съезжаются больные артритом, ревматизмом, псориазом. Их лечат врачи высокого класса.

— Вы продолжаете собирать диски? Или с этим покончено?

— С этим покончено быть не может. Я нашел уже здесь, например, пластинку с выступлением 10-летнего Яши Хейфеца, представляете? Знаете, ведь коллекционерство — неизлечимая прекрасная болезнь. Только я не поклоняюсь старым вещам, я среди них живу. Ведь с их помощью можно совершать путешествия во времени на ковре-самолете, погружаться в другие эпохи, ощущая на губах их запах и вкус.

Кира САПГИР

* Для непосвященных объясняю: Эмиль Берлинер — создатель первой в мире граммофонной пластинки, которая и получила имя изобретателя. Эти 17-сантиметровые черные диски, сделанные практически вручную, с надписанными, вернее, процарапанными от руки названиями — оромная редкость. В мире, как считалось, их оставались считанные единицы. А у Годовича в коллекции находилось несколько сотен «Берлинеров» выпуска 1896—1900 годов!