Первое ноября. Каноны негласного, но действующего шаблона требуют знакомой формулировки «традиция уходит корнями»... Пусть её, уходит, именно в корни — крепче удержится. При нынешней эрозии памяти только корни и устоят. Я не буду про традицию. Буду про святых. Это их день, их много. И хоть в один присест про всех не рассказать, главное, что перечень, если и закончится когда-нибудь, то только с родом человеческим. А это значит, что шанс есть у каждого. Но ведь не каждому пожелаешь...

Premier novembre. Les canons du cliché, non écrits mais effectifs, appellent la formulation habituelle « la tradition plonge ses racines... » Que la tradition plonge et s'enracine.  Avec l'érosion de la mémoire, seules les racines tiendront. Je ne parlerai pas ici de la tradition, seulement des saints. C'est leur jour et ils sont si nombreux qu'il est impossible de tous les mentionner dans une tirade. L'essentiel est que, si jamais il doit y avoir une fin, leur liste ne se terminera qu'avec le genre humain. Ce qui signifie que tout un chacun a une chance. Mais on ne le souhaiterait pas à tout un chacun...

©Елена Кондратьева-Сальгеро | ©Elena Kondratieva-Salgueiro

Ещё это значит (никто и не вспоминает), что все святые когда-то тоже были людьми. Более того, все святые были детьми. И как все, без исключения, дети обладали полным или частичным комплектом классических детских качеств, по-взрослому — недостатков: не слушались старших, ленились, вредничали, капризничали, дрались и даже привирали. А кто и сладости таскал...

И знаменитая фраза «Святых делают не в раю, а на земле» принадлежит тому самому удивительному человеку, которого в детстве за некоторую медлительность в поведении, сгоряча принимаемую за умственную отсталость, дразнили «la bocca aperta» (открытый рот). Он был доверчив и незлобив, никогда не обижался на розыгрыши и дразнилки соучеников, но с таким трудом осваивал грамоту и так неумело держал в пальцах перо, что отчаявшиеся родители не питали надежд даже на то, что мальчика возьмёт в подмастерья какой-нибудь сапожник. Позже его не захотели принять капуцины, a францисканцы всё-таки взяли — на работы в монастырской конюшне.

И совсем скоро, несмотря на его неумелость, но неизменное благодушие и старательность, к нему пригляделись и полюбили. Оказалось, он вовсе не «дурачок», не блаженный, просто такой вот, не в ритме с остальными человек, постоянно витающий... ну, где-то очень высоко. И грамоте он выучился, и даже так удивительно прочёл вслух спрошенный епископом из Библии отрывок, что в орден его приняли и с большой любовью почитали. Ну, а когда в городке Кoпертино перед процессией в честь Франциска Ассизского он впервые неожиданно поднялся над толпой и левитировал на глазах изумлённых и испуганных свидетелей, слава о нём взлетела выше задранных к облакам макушек и умчалась дальше светлой полоски между небом и морем на горизонте.

Сам он никогда не мог объяснить как это происходило и пугался не меньше остальных. Особенно когда неожиданно левитировал на аудиенции у Папы Урбана VIII, после чего потрясённый понтифик заявил, что если «этот человек» отойдёт в мир иной при его понтификате, он лично намерен свидетельствовать о случившемся на канонизации нового святого Иосифа Купертинского.

Вот вам и слабый ученик, твёрдый троечник, и ворон сосчитать, вроде бы, не умевший...

А Блаженный Августин! Сколько легенд перешёптывается о том, как он таскал лакомства из кладовки, нещадно дрался с мальчишками, терпеть не мог греческий и молился о том, чтобы послал ему Бог спокойный характер и почтенные родители больше его не наказывали.

Или святой Патрик, покровитель Ирландии, тоже драчун, да какой! Был главарём в своём «районе». Звали его Sucat (воин). Чуть было не кончил совсем плохо: шатался без дела в дурной компании, был схвачен, скручен, украден и продан в рабство. Совсем ещё ребёнком, согласно хроникам, 14 или 16 лет.

И ведь выправился денными и нощными молитвами. На Бога надеялся, но и сам не оплошал. Результат (в любой энциклопедии) говорит сам за себя и за того Патрика, который написал свои самые искренние «Откровения», хоть и на дурной латыни (по его собственным признаниям, грамоте он не усиленно обучался).

А сколько разных источников выбалтывают самые неожиданные секреты, и те качества характера, которые в детстве считались недостатками, с возрастом мутируют в неоспоримые достоинства. Наказуемое в детстве упрямство, например, становится «твёрдостью в убеждениях». И святой Фома Аквинский был упрямым ребёнком, и святая Тереза из Лизьё была, и святая Женевьева тоже. И святая Франциска-Ксаверия Кабрини, покровительница эмигрантов. И ещё многие, многие другие. Возможно, каждый из них не достиг бы таких вершин или достиг бы совсем других, если бы не это самое упрямство, что укрепляет дух, охраняет волю и движет к цели.

Блаженная Елизавета Святой Троицы и вовсе отличалась ужасным характером, непослушанием, бурными капризами, частыми вспышками гнева. А потом вдруг изменилась до неузнаваемости, согласно всем самым достойным свидетельствам.

Святая Маргарита-Мария Алакок была до невозможности любопытна и изводила свою крёстную нескончаемыми вопросами...

И все они (я уверена, что все без исключения) были, конечно, прытки на разные интересные, но запрещённые начинания.

Как, например, святая Тереза Авильская, которая в семь лет, начитавшись и наслушавшись, подговорила младшего брата Родриго сбежать из дома в мусульманские земли (за горами, на Югe), чтобы проповедовать там Слово Христово и, если повезёт, принять мученическую гибель во имя Христа... Далеко уйти им не удалось, поскольку в близлежащих полях они наткнулись на родного дядю Франциска, который и отправил их домой — объясняться с родителями. А в наказание ей запретили читать жизнеописания святых великомучеников до тех пор, пока не поймёт, что жизнь есть дар Божий и потому искать смерти сознательно — грешно.

Я уверена, что все они (без исключения) были когда-то самыми настоящими детьми. А это значит, что любили смеяться и дурачиться, играть и разыгрывать.

О девочке послушней, прилежней и серьёзней, чем Бернадетта Субиру, мне ни слышать, ни читать ещё не доводилось. А между тем, в самый день своего прибытия в Неверский монастырь, где отныне ей предстояло провести всю свою светлую и недолгую жизнь, она спросила, можно ли здесь на переменах прыгать через верёвочку. И на возмущённо отрицательный ответ честно сказала: «Знаете, я очень люблю крутить, когда прыгают другие...»

Честность и послушание не покидали её даже в самых невинных развлечениях, но и не мешали оным. Однажды, например, на спор с дежурной по кухне сестрой она проткнула иглой и быстро выпила сырое яйцо и немедленно вслед за этим заявила:

— А теперь я должна пойти спросить разрешения...

И, затеяв розыгрыш с одной из новеньких, над которой посмеивались все послушницы, потому что та никак не могла пройти мимо собственного отражения, не остановившись полюбоваться, она придумала наклеить на зеркало записку со словами: «Загляни-ка себе в душу!» А когда начались разборки у настоятельницы, немедленно пошла признаваться, что инициатором была она.

В пустой кухне, куда её послали за водой и где, не дожидаясь кухарки, она сама наполнила кувшин из-под крана, окрик сестры Сесили «Кто вам позволил?! Немедленно сдайте воду обратно!» заставил её прыснуть со смеху при мысли о попытке влить воду обратно в кран. Cестрa Сесиль законспектировала в дневнике: «Другая, постарше, непременно смутилась бы, а эта малявка хохочет!»

Позже, при составлении досье на канонизацию и тщательном просеивании свидетельств и свидетелей, некоторые из старших сестёр выразят несогласие. А кое-кто и откровенно возмутится:

— Канонизировать Бернадетту?! Только через мой труп! Она всегда была самой обыкновенной...

Архивы сохранили частные дневники и имена современников этой девочки. Собственно, благодаря им и известны посейчас самые интересные, потому что необработанные воспоминания и даже целые точные реплики. Но имена их знают лишь узкиe специалисты да щепоткa любопытных.

А святая Бернадетта Субиру, которая искренне считала, что Богоматерь в лурдской пещере явилась именно ей и говорила с ней только потому, что она, Бернадетта, была самой последней из всех самых обыкновенных, в истории людей и событий занимает одно из самых необыкновенных мест.

Наверное, все они, когда-то ещё не святые, кому-то казались самыми обыкновенными. Как всегда кажется тот, кто рядом. Ведь рядом так много людей. А перечень, если и закончится когда-нибудь, то только с родом человеческим. Что, если приглядеться...

Cela signifie également (personne n'a l'air de s'en souvenir !) que tous les saints avaient, fut un temps, été des hommes. Plus encore, tous les saints avaient, fut un temps, été des enfants. Et comme tous les enfants sans exception, ils avaient possédé tout un assortiment, complet ou partiel, de qualités enfantines (en langage adulte, de défauts) : n'écoutaient pas leurs parents, se montraient paresseux et capricieux, ronchonnaient, se bagarraient et même tant soit peu mentaient. Il y en avait qui chipaient des friandises aussi...

La phrase célèbre affirmant que « Ce n'est pas en paradis que se fabriquent les saints. C'est sur terre » appartient à cet homme étonnant qui, à cause d'une certaine lenteur que l'on prenait souvent pour un attardement mental, avait mérité le surnom de « a bocca aperta » — la bouche ouverte. Il était confiant et pas du tout rancunier, ne prenait jamais à cœur les railleries et les farces de ses condisciples, mais avait tant de mal à apprendre à lire et tenait sa plume avec tant de maladresse que ses parents exaspérés ne croyaient plus qu'un cordonnier quelconque veuille de lui comme apprenti. Plus tard, les capucins n'en avaient pas voulu, mais les franciscains l'ont accepté comme garçon d'écurie.

Et très vite, malgré sa gaucherie, grâce à son inébranlable bonne humeur et à son inimitable volonté de bien faire, on le regarda de plus près et on l'aima de tout cœur. Il devint évident qu'il n'était point un idiot du village, mais tout simplement quelqu'un en dehors du rythme général, toujours flottant en esprit...quelque part, plus haut que les autres. Il finit par apprendre à lire et à écrire et récita de manière si extraordinaire un passage de la Bible devant l'évêque qu'on l'admit dans les ordres et le respecta avec beaucoup d'amour. Et quand dans une petite ville de Copertino, devant une procession en l'honneur de Saint François d'Assise, il s'éleva, pour la première fois, au-dessus de la foule et lévita  en présence de nombreux témoins ahuris — sa gloire vola bien au-delà des têtes renversées vers les nuages et bien plus loin que la ligne claire d'horizon, entre le ciel et la mer.

Lui-même ne pouvait jamais expliquer comment cela lui arrivait et il s'en effrayait autant que les autres. Surtout, le jour où il lévita brusquement à l'audience papale, en présence d'Urbain VIII, suite à quoi, le pontife sidéré déclara que si cet homme trépassait sous son pontificat, lui témoignerait personnellement lors de la canonisation du nouveau saint — Joseph de Copertino.

En voilà un élève médiocre, d'apparence non capable de compter même les mouches qu'il gobait...

Et Saint Augustin ! Combien de légendes racontent en chuchotant comment il chipait des fruits du garde-manger, se battait sans merci avec d'autres gamins, détestait le grec et priait pour que Dieu le rende plus sage et que ses parents cessent de le punir.

Ou Saint Patrick, protecteur de l'Irlande — lui aussi un bagarreur et quel bagarreur ! Il était carrément chef de bande dans son « quartier ». On l'appelait Sucat (Guerrier). Il faillit définitivement mal tourner, en rôdant dans une mauvaise compagnie, sans besoin précis. Il fut attrapé, ligoté et vendu comme esclave, encore tout enfant, à l'âge de 14 ou 16 ans.

Mais il réussit à se rectifier et à s'en sortir, en priant Dieu, jour et nuit. En suivant de près le principe « espère en Dieu, mais ne faillis pas toi-même ». Le résultat, consultable dans n'importe quelle encyclopédie, parle de lui-même, au nom de ce même Patrick qui écrivit ses plus sincères « Confessions » dans un latin, loin de la perfection (selon ses propres aveux, il n'avait pas trop forcé sur ses études...)

Et que de sources différentes révèlent des secrets inattendus, où les prétendus défauts de caractère enfantin s'avèrent, en mutant, être des qualités hors conteste à l'âge adulte.  L'obstination, notamment : punie dans l'enfance, elle devient « la fermeté des convictions », en grandissant.

Saint Thomas d'Aquin était un enfant têtu, et Sainte Thérèse de Lisieux et Saint Géneviève l'étaient aussi. Et Sainte Françoise-Xavière Cabrini, protectrice des émigrés. Et d'autres, et d'autres encore. Il est probable que chacun d'entre eux ne serait jamais parvenu à de telles hauteurs, ou bien aurait à son compte d'autres accomplissements, ne fût-ce cette même obstination qui renforce l'esprit, protège la volonté et pousse vers le but.

La Bienheureuse Elisabeth de la Trinité se distinguait par un caractère particulièrement difficile : désobéissances, caprices violents, fréquents éclats de colère. Elle changea brusquement de manière stupéfiante, selon les témoignages les plus fiables.

Sainte Marguerite-Marie Alacoque était connue pour sa curiosité insatiable et épuisait sa marraine par d'interminables questions...

Et je suis certaine qu'eux tous (sans exception !) avaient un penchant pour des entreprises certes intéressantes, même si interdites.

Comme, par exemple, Saint Thérèse d'Avila qui, à sept ans, s'étant inspirée d'abondantes lectures et de succulents récits, persuada son petit frère Rodrigue de fuguer en Espagne du Sud, derrière les montagnes, pour prêcher la parole du Christ dans les terres musulmanes et, avec un peu de chance, y mourir en martyres...Fort heureusement, ils n'allèrent pas bien loin, se faisant intercepter par l'oncle Francisco, dans les champs avoisinant la maison. Ils furent renvoyés s'expliquer avec leurs parents et subirent la punition de ne plus être autorisés à lire les vies des saints martyres, jusqu'à ce qu'ils comprennent que la vie est un don de Dieu et que rechercher la mort volontairement est un pêché...

Je suis certaine qu'eux tous (sans exception !) avaient été de vrais enfants. Ce qui signifie qu'ils aimaient rire et faire des farces, jouer et jouer des tours.

Je n'ai pas encore eu l'occasion de lire ou d'entendre parler d'une petite fille plus sage, plus studieuse et plus obéissante que Bernadette Soubirous. Et pourtant, le jour même de son arrivée au couvent de Nevers, où désormais elle allait passer le restant de sa vie courte et claire, elle demanda si on sautait à la corde au noviciat. Et à la réponse négative et indignée, expliqua avec une sincérité désarmante :

-  C'est que j'aime beaucoup tourner la corde pour faire sauter les autres.

La sincérité et l'obéissance ne la quittèrent point même dans les distractions les plus inoffensives, tout en n'empêchant point ces distractions. Ainsi, un jour, mise au défi par une sœur de boire un œuf tout frais pondu, en deux fois trois mouvements, elle perça l'œuf avec une épingle, le but et déclara immédiatement après :

— Maintenant il faut que j'aille trouver Mère Assistante pour lui demander la permission.

Ou bien, ayant organisé un tour à une postulante dont toutes les autres rigolaient en douce, parce qu'elle ne pouvait passer devant son propre reflet sans s'arrêter pour s'admirer (sur un bout de papier collé sur le miroir fut écrit « Regarde donc ton âme ») — elle alla immédiatement avouer la première, dès que la Mère supérieure entama les représailles.

Dans une cuisine vide, où elle fut envoyée chercher de l'eau et où, sans attendre la cuisinière, elle se servit toute seule, le cri de la sœur Cécile « Vous deviez demander la permission ! Remettez cette eau où vous l'avez prise ! » la fit s'esclaffer, à la pensée de remettre l'eau dans le robinet. Sœur Cécile nota dans son journal : « Voyez ce petit bout de sœur, elle rit ! Une plus grande pleurnicherait. »

Plus tard, pendant qu'on préparait le dossier de la canonisation, en triant sur le volet les témoignages et les témoins, certaines des sœurs supérieures exprimeront leur désaccord. Il y en a même qui s'exclameront, offensées :

— Canoniser Bernadette ?! Quand je serai morte ! Elle a toujours été des plus ordinaires...

Les archives ont gardé des journaux privés, ainsi que les noms des contemporains de cette petite fille. C'est en fait grâce à eux que l'on connaît aujourd'hui certaines répliques exactes et les mémoires les plus intéressants, puisque le moins retouchés. Mais leurs noms ne sont connus que par une poignée de spécialistes et une pincée de curieux.

Et Sainte Bernadette Soubirous qui croyait sincèrement que si Notre Dame dans la grotte de Lourdes était apparue et avait parlé à elle seule, c'était parce qu'elle, Bernadette Soubirous, était la dernière des plus ordinaires — occupe aujourd'hui dans l'histoire des hommes et des évènements la plus extraordinaire des places.

Il fut un temps, où eux tous, ces saints non encore investis de sainteté, semblaient certainement ordinaires à beaucoup de leurs voisins. Comme semble ordinaire celui qui se trouve tout près. Il y a tellement de gens, tout autour...Et la liste, si jamais on en arrive à bout, ne se terminera qu'avec le genre humain.

Si l'on regardait de plus près...