Елена Гордиенко

Что может быть смешнее, чем чужак на незнакомой для него территории с его странными манерами, запросами, настроением? Что может быть трагичнее, чем несовпадение романтических ожиданий с суровой реальностью?

На афише театра Théâtre des Artisans — спектакль «Реквием по Советскому Союзу, или Все мы искали счастья». Персонажи Татьяны Кармановой, автора текста, актрисы и постановщика — иммигранты из бывшего СССР, бежавшие во Францию. Здесь они сталкиваются со знаменитой французской бюрократией, попадая в ситуации, вызывающие смех у каждого зрителя вне зависимости от его национальности, который хотя бы раз обращался в какую-либо инстанцию Республики. Символом ее становятся все увеличивающиеся и увеличивающиеся в своем количестве бумаги, которые приносит студент для получения, а потом продления визы на жительство. Если вначале он, довольный, несет скромную пачку документов в руках, то потом она превращается в пакет, а впоследствии даже в хозяйственную сумку необходимых анкет, а уверенность на лице сменяется готовностью ко всему.

Смех вызывают и угадываемые типажи. Русская провинциалка, отдающая дань обычаю французов говорить всем «бонжур», но посмеивающаяся над убогостью вкуса француженок, при этом на ней самой — какой-то невообразимый блестящий наряд, бижутерия, яркая косметика и — в довершение комического образа — всклокоченный парик блондинки (Леви Бланкар). Русский мужик, ставший клошаром, чья жена не поняла, что пьет он из-за депрессии (Николя Планше). Наконец, француз — социальный работник, в чьи задачи входит помогать ближнему, но который не может ни материально, ни по-настоящему дельным советом помочь нуждающемуся (Поль-Эмильен Ривьер).

Этот социальный работник появляется в, пожалуй, самой пронзительной сцене спектакля — сцене со студенткой-наркоманкой (Амандин Барботт). По воображаемому вагону идет попрошайка. Дама презрительно отмахивается от девушки и достает свой телефон. Пассажир впереди оказывается тем соц. работником, который вместо подаяния вызывается ей помочь советом. Для этого он должен выяснить, почему она не работает, что она умеет делать. На вопрос об уровне образования раздается смех дамы сзади: какой может быть у этой нищенки уровень образования? Но тут неожиданно выясняется, что девушка закончила школу и даже поступила в институт, что вызывает искреннее удивление со стороны обоих пассажиров и непонимание, как такое возможно. Просто в стране развернулись 90-е, старые учебники и теории стали недействительными, а новых еще не написали; и преподаватели не знали, что говорить. И она поехала в Европу, во Францию. Без бумаг. А здесь без бумаг она — никто, и она ничего не может без них получить... Вернуться в страну — невозможно. «Чего же ты ждешь от жизни?» — спрашивает ее француз, а она встает на стул и, размахивая, как птица, руками, произносит сакраментальное: «Я ищу свободу». Свобода, равенство, братство — разве не эти принципы провозглашает Франция? Соц. работник немало озадачивается подобным заявлением и не находит ничего лучше, как посоветовать девушке заняться бумагами, своим делом и самой найти выход. Уже уходя, он возвращается, как бы вспомнив, что забыл сказать что-то важное, но этим важным оказывается очередное дежурное напутствие согласно инструкции. На проявление обычного человеческого сочувствия он не способен.

И, тем не менее, в его глазах читается что-то новое. Он впечатлен. Он не знает, как себя вести в подобных ситуациях, он не понимает таких людей.

И когда в восьмой раз с запросом на вид на жительство в иммиграционную службу приходит мужчина, чья жена болеет, и ему просто необходимо работать для выживания семьи, что совершенно невозможно без этой «карты», вместе с ним надеешься и веришь, что в этот раз — достучится, что правде поверят и что человеческие чувства здесь тоже ценят. Потому что, хотя Страны Советов больше нет, но вера в светлое будущее осталась, и без нее жизнь невозможна. Потому что все мы в конечном итоге ищем счастья.

Они смогли прорубить окно в Европу — и если Европа их несколько обманула, и обещанного (а может быть, надуманного?) единого дома для всех они не нашли, то можно ли отчаиваться? Если спектакль начинался с того, как пал СССР, пали жители, загнанные, как лошади, в погоне за коммунизмом, под крики «Быстрей! Быстрей!», то заканчивается он сбрасыванием с пьедестала чиновника, ставящего на досье иммигрантов вердикт «Отклонить», и погребением его (а вернее, ее) под кипой бумаг. Бумаги вихрем взмывают ввысь, за неимением в Париже настоящего снега артисты устраивают этой зимой своим зрителям феерическую бумажную метель. Падающие белые листы вызывают неподдельные улыбки в зале, и, возможно, эти улыбки взамен дежурным чиновничьим — лучший итог спектакля. Спектакля, который я искренне советую посмотреть.