Хуана Миро, каталонского скульптора, наверняка знает каждый, кто хоть раз побывал  в деловом квартале Парижа Дефанс. Два великана — фантастических как по размеру, так и по форме, ну и, конечно, по кричащей желто-красно-голубой палитре — возвышаются в самом начале эспланады Дефанса.

Кому доводилось бывать на выставках в штаб-квартире ЮНЕСКО, видели на первом этаже здания его мозаичную стену, с двух сторон выложенную керамической дилогией «Стена Луны» и «Стена Солнца».

В его родной Барселоне на улице также можно встретить характерные яркие колоссы, которые трудно приписать кому-либо кроме Хуана Миро.

Как живописца его знают меньше, и в основном те, кто питает непреходящую любовь к музейным и галерейным пространствам.

В парижском Гран Пале, площади которого могут позволить себе экспозициюлюбых масштабов, есть все: и скульптура, и полотна, и керамика. Хуана Миро.

[v=lGJukGpZ4dY]

«Картина должна быть, как искры из глаз», — говорил Миро, — Она должна ослеплять, как женская красота или поэма».

Красками и своей сюрреалистичностью его полотна, безусловно, ошарашивают. Хотя сам автор ни в коем случае не соотносил себя с сюрреалистами. Более того, имея массу друзей в их стане, он противостоял им в творческом поиске. Не принимал и абстракции, считая ее тупиковой формой развития. А разрабатывал свою систему знаков и символов, которую до сих пор трудно запихнуть в какие-либо рамки.

Как и для многих художников его поколения, Париж стал для него трамплином. Приехав в столицу в 1920 году, Миро написал в письме другу: «Париж и деревня. И так до смерти».

Во французской столице Миро общался не только со взбалмошной компанией Андре Бретона и Луи Арагона, но и со своими соотечественниками и, в особенности, с Пабло Пикассо. С неистовым испанцем Миро дружил всю жизнь, насколько вообще можно было дружить с Пабло.

«Я хочу убить живопись», – заявил на излете 30-х годов прошлого века в общем-то живописец. Сказал и сделал. Традиций для него не существовало, он стер их из своего сознания. Отныне какие-то непонятные закорючки, гипертрофированные насекомые и нечто схожее с детскими каракулями стали основными персонажами его полотен.

«Любая былинка также важна, как гора» (бог его знает, может то был намек на гору Сент-Виктуар Сезанна, которого он почитал) – таким кредо он вооружился и был счастлив препарировать и анализировать видимый и понятный лишь ему одному мир. Объясняя его системой кодов, которые теперь специалисты прилежно разгадывают.

К Всемирной выставке в Париже 1937 года испанское правительство заказало художникам работы, чтобы украсить павильон республиканской Испании. Миро выполнил настенное панно размером в семь метров, на котором был изображен восставший крестьянин. Примечательно, что его «Жнец» висел на выставке напротив знаменитой «Герники» Пикассо. Еще более примечателен тот факт, что обе работы были выполнены менее чем за месяц.

В зрелом возрасте Миро забыл свой юношеский порыв и променял Париж на Пальма-де-Майорка. В специально отстроенной для него мастерской он дал волю фантазии и гигантизму. Со станковой живописью было покончено. Большие форматы, чувствующие себя сейчас в Большом дворце на своем месте, были созданы под южным небом. Оно не просто отражается в последних работах, но, кажется, будто художник отколупывал кусочки небосклона и клеил их на свои полотна.

На кадрах кинохроники пожилой Хуан Миро с характерным испанским акцентом объясняет, что для него творить – такая же физическая потребность, как и утолять голод.

«Когда я стою перед чистым полотном, я еще не знаю, что буду делать. И первым удивляюсь тому, что получилось», — писал Миро.

А вслед за ним удивляемся и мы.

Grand Palais «Miro». До 4 февраля 2019 г.
Вся информация : https://www.grandpalais.fr/fr

Фото автора