Меню

Русский очевидецL'Observateur russeФранцузская газета на русском языке

Меню
четверг, 28 марта 2024
четверг, 28 марта 2024

80-летие Юрия Мамлеева

Кира САПГИР0:55, 21 декабря 2011Зарубежная РоссияРаспечатать

Юрий Витальевич Мамлеев — современный русский писатель, мыслитель, знаковая фигура альтернативной культуры,

img_3169

Кафе «Флора» ©Борис Гессель

основатель литературной школы «метафизического реализма» и философской доктрины «Вечная Россия» — встретил волею судеб свое 80-летие в Париже, на бульваре Сен-Жермен — вотчине левобережных интеллектуалов, в кафе «Флора», стойбище экзистенциалистов. Там писателя чествовали собравшиеся собратья, компатриоты, журналисты, переводчики, вернее, переводчицы — литературные феи Люба Юргенсон, Кристина Зейтунян и Анн Колдефи, которая, напомню, впервые полностью перевела на французский роман «Шатуны», самое знаменитое творение Ю. Мамлеева.

На встречу во «Флору» пришли и русские парижане, давние друзья юбиляра: художник Владимир Титов, Жоэль Бастинер, атташе по культуре посольства Франции в 60-х, а вместе с ними и ваша покорная слуга в качестве «Русского очевидца».

img_3227

Юрий Мамлеев ©Борис Гессель

Но прежде чем продолжить разговор о торжестве именитого писателя в знаменитом кафе, хочется вновь вглядеться в мятущиеся тени потаенного подвального «заныра» старого московского дома по Южинскому переулку близ Большой Бронной. В сей подвал с загадочно-ироническим названием «Салон сексуальных мистиков» исправно хаживала богемная Москва конца 50-х.

В неровном свете свечного огарка, под сенью фикуса сидя в продавленных креслах с помойки, хозяин, Юрий Витальевич Мамлеев, раскрывал тетрадку в клеенчатом черном переплете и вкрадчивым полушепотом в полумраке читал: «Весной 196... года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных городков и лесов...», — так начинается роман Юрия Мамлеева «Шатуны». Чтению внимают адепты — эзотерики, эрудиты-голодранцы, девицы — бледные и глазастые, как проросший картофель. Жадно вбирают все они мега-гротеск с глубинным мистическим подтекстом Великого магистра черного юмора — в миру преподавателя математики в школе рабочей молодежи. Работа учителя в школе была для Мамлеева лишь внешней оболочкой. Его подлинная жизнь крылась в мире ином. В мире подпольном, подколодном, полном адского холода и адского хохота.

«Шатуны», написанные Мамлеевым в конце 70-х, увидели свет лишь в 1988 году за океаном, куда в 1974-м перенес писателя ветер судьбы. Там, в университетском городке Итака, он преподавал русский язык и литературу.

«Мир не готов читать этот роман. И я не хотел бы жить в мире, который был бы готов читать этот роман», — отозвался нью-йоркский критик на урезанную версию «Шатунов», опубликованную в английском переводе. Затем полная версия романа ждала своего часа целых 30 лет.

После выхода в США на английском языке сборника «Небо над адом» (1980) Ю. Мамлеев становится членом международного ПЕН-клуба.

img_3191

Анн Колдефи и Кристина Зейтунян ©Борис Гессель

А тем временем ветер эмиграции (в 1983 г.) перенес Юрия Витальевича в старую Европу — в вечный наш Париж. Там он вновь стал преподавать русский язык и литературу в Парижском институте восточных языков (к коим причисляют здесь язык Пушкина и Тургенева). А жена его Мария трудилась в газете «Русская мысль» корректором. В скромной квартире в предгорьях Монмартра Мамлеев закончил роман «Московский гамбит», представляющий собой рассказ об эзотерических сборищах в потаенной Москве эпохи 60-х. Причуды фатума: туристический круиз по кружкам ада — «Московский гамбит» — был напечатан лишь в 2007 году в издательстве «Зебра Е», в Москве, куда в 1994 году вернулся российский Улисс.

img_3185

Художник В.Титов и писатель Д.Бортников ©Борис Гессель

Ныне Юрий Витальевич Мамлеев — писатель с мировой известностью. Этого мастера современной прозы критика частенько сравнивает с Гоголем, его творчество объявляет «сплавом Доcтоевского с Бердяевым». И все-таки, новая книга Ю. Мамлеева «После конца», увидевшая свет в Москве непосредственно перед 80-летним юбилеем, вызывает ошеломление даже у «вакцинированного» читателя.

О книге Ю. Мамлеева «После конца», этой антиутопии наших дней об антропологической катастрофе, нависшей над человечеством, шла речь в нашей с ним беседе на юбилейных посиделках в кафе «Флора».

img_3205

Гости в кафе «Флора» ©Борис Гессель

К.С.: — Юрий Витальевич, «Флора», парижское кафе, где мы сейчас с вами беседуем, в прошлом было присяжным местом гуру экзистенциализма Жан-Поля Сартра. А вы именно его выбрали для празднования вашего юбилея. Интересно, этот выбор интуитивный или сделан вами, гуру метафизического реализма, во имя преемственности?

Ю.М.: — Пожалуй, выбор сделан интуитивно. Кто-то подсказал, предложил, но я согласился из-за того, что бульвар Сен-Жермен пронизан дыханием литературы, воздухом, которым и должен дышать писатель.

— Вашу литературу, ваши книги повсеместно зовут «литературой конца света». Если в «Шатунах» — ситуация кошмара мира сего, всего мира, то в вашей новой книге «После конца» описывается то, что смертный и вообразить не в силах! Там герои — даже не нелюди, а вне-люди. Люди псевдоподобные из подматериального мира. Смогут ли еще эти «подлюди будущего» как-то соотноситься с творцом, который изначально сотворил человека по своему образу и подобию? Короче, дегенерация здесь налицо или, все же, эволюция?

— Вообще-то, попади неандерталец или даже кроманьонец в современный мир, у него бы просто волосы стали дыбом! То же самое ошеломление наступает от видения конца мира, того мира, который вот-вот исчезнет. Мира, от которого остался маленький островок. Здесь и показан результат распада мира. И это — инволюция. Все в этом удаляющемся мире доведено до абсурда, причем особенно жутко становится от того, что абсурд все еще хранит внешний облик удаляющейся реальности. Но герои умудряются удержаться там, вернее, пытаются умудриться удержаться. Этот запредел населяют люди-монстры, блуждающие по кругам Нового ада! Ада будущего!

— В будущее сегодня вглядываетесь не вы один. Писатель Уэльбек (как вы знаете, в прошлом биолог) также смотрит в это будущее, притом стопроцентно пессимистичным взором. Впрочем, его пессимизм распространяется и на настоящее, в частности, на любовь. Но пессимистическая антиутопия Уэльбека сугубо западная. А ваша отличается, на мой взгляд, тем, что у вас православное видение.

— Ну да. Оно православное, но, кроме того, еще и традиционалистское, основанное на мировой метафизике. Мы ведь оказались в атеистической пустоте, в пустом мире, пронизанном холодом одиночества. И когда к нам, в конце концов, пришла большая философская литература — как с Востока, так и с Запада, — мы поняли: надо начинать с нуля. Для того чтобы понять, кто мы, кто — Я... В этой пустоте, жизни в подполье мы, естественно, обращались к теме абсурда. И тут мы почувствовали огромную свободу, в том числе от внутренней цензуры. Мы смогли обнажить нутро до степени невозможного! Оттого, в отличие от западной, наша метафизика говорит о том, что конец мира — это не какая-то финальная катастрофа, а переход в иное состояние, движение к вечности, к бессмертию. Согласно «Откровению», конец мира — это не финальная трагедия, хотя и достаточно драматическое событие. Он похож на обычную смерть человека, только умирает макрокосм. Конец мира означает и приход света. Тут нет тотального пессимизма, хотя налицо глубокий драматизм. Все потому, что в человеке одновременно живут и Бог, и дьявол...

— В чем, с вашей точки зрения, специфика русского писателя в сравнении с западным?

— Вы знаете, западная литература ХХ века отличается от западной литературы прошлого. А в самом ХХ веке литература авангарда и последующая — также вещи очень разные. Но если говорить обобщенно, западная актуальная литература сосредоточена на социальном человеке, человеке физиологического плана. Мое направление как русского писателя — метафизический реализм. Но, помимо реализма «большого русского романа» девятнадцатого столетия, есть в русской словесности и нынешний, так сказать, бытовой реализм и постмодернизм — тот хаос, в котором есть все!

— В эмиграции бытовало такое мнение: мол, в Америку едут деловые, а во Францию — гуманитарии. Вы из Москвы переехали сразу за океан и лишь затем во Францию, где задержались надолго перед тем, как вернуться в Россию. Где вам, русскому писателю, жилось лучше?

— Конечно, во Франции, это несравнимо! Мы с женой любим Францию, я глубоко верю во франко-российскую дружбу, потому что она подтверждается историей. И, кроме того, французская культура ведь близка русской, оттого мне здесь легче дышится, чем дышалось в Соединенных Штатах. А особенно легко и хорошо в Париже, ведь он — приют великих изгнанников, титанов Русского Рассеянья. После России только в Париже я чувствую себя как дома!

2 комментария

  1. Галина:

    Да, даже Кира с ее талантом интервьюера, не смогла выдавить из экс-модерниста ничего нового, современного, оригинального. Жалко.

  2. Наталья:

    Да, а что еще можно сказать НЕ слышащему человечеству ?

    Единственное, на что осмелился Юрий Витальевич, это указать, что ЖИТЬ и БЫТЬ — совершенно разные вещи. О чем современное человечество, естесственно, не задумывается. а лишь отдельные индивиды.

    Многие же приглашенные — их было 72 человека — до сих пор благодарят о прекрасном вечере, позволившем нам получить так необходимую всем духовную подпитку.

    Организатор вечера.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Отправить сообщение об ошибке
  1. (обязательно)
  2. (корректный e-mail)