Александру Журбину советскому и российскому композитору, автору первой рок-оперы «Орфей и Эвридика» в этом году исполнилось 80 лет.

Свой юбилейный концерт маэстро проведет в Париже в зале Корто 15 ноября.

Перечислить все оперы, балеты, симфонии, мюзиклы, и песни, написанные Александром Журбиным просто невозможно, настолько длинен список. Всем заинтересованным рекомендуем заглянуть в его Википедию (страничка на нескольких языках, но имя по-английски Alexander Zhurbin).

Мы расхрабрились задать Александру Борисовичу несколько коротких вопросов, на которые композитор, несмотря на плотный график, любезно ответил.

А.Журбин. Из архива композитора

– К юбилеям и круглым датам вы исправно готовили и проводили большие фестивали, в которых принимали участие самые громкие театры России. В этом году вы не изменили себе?

– Александр Журбин: Ну не только театры. Были Фестивали, когда основной удар был по кинофильмам. Одно время я писал довольно много киномузыки. Были Фестивали, когда много внимания уделялось симфонической и камерной музыке. Но в нынешнем Фестивале – 6-м по счету – мне кажется, удалось добиться равновесия, некоего баланса. Много театральных спектаклей, много камерной и симфонической музыки, вот только киномузыки нет совсем. Я сейчас не пишу для кино, да особо и не хочу.

– Если вы выбрали Париж как европейскую точку вашего юбилейного турне, значит ли, что вы питаете особое чувство к этому городу?

А. и И. Журбины. Из архива композитора

– АЖ: О да! Мы с моей женой Ириной обожаем Париж. И стараемся каждый год хотя бы ненадолго сюда приезжать. У нас здесь есть немного друзей, но мы приезжаем не затем, чтобы с кем-то общаться. Мы просто любим этот необыкновенный город. И хотя мы не говорим по-французски, но здесь необязательно знать язык. Мы любим оперу, балет, а в них язык не нужен. Мы любим ходить пешком в разных арондисманах и все понимаем без слов. Ну и потом здесь все, ну почти все, говорят по английски, да и русскоязычных полно. Так что мы как-то справляемся. И с радостью дышим парижским воздухом. А толпа да, в Париже много людей на улицах, на площадях, в кафе, в театрах. Но как сказал Бодлер: «Наслаждение толпой есть великое искусство, которым из всего рода человеческого владеют лишь те, кто способен опьяняться жизнью, кому еще с колыбели некий таинственный гений внушил любовь к маскарадам, отвращение к домоседству и страсть к путешествиям» («Цветы зла», «Толпы»).

Это про нас. Толпами в Париже можно наслаждаться. Если это, конечно, не забастовка, не парижане, опять протестующие против своего правительства.

– На афише к концерту в Париже вас заявили как «Русского Леонарда Бернстайна». Поясните вашу общность со знаменитым американским композитором.

– АЖ: Ну это не я придумал. Однажды, лет 40 назад, я был еще молодой, а Бернстайн был еще жив, и мы с ним пообщались, и он на меня сильно повлиял. А потом я выступал в Женеве с моими сочинениями, и какой-то журналист написал в своей газете, что вот, есть композитор, во многом по стилю похожий на Бернстайна. Неожиданно эту фразу повторил критик из газеты «Нью-Йорк Таймс», и это стало повторяться во многих изданиях. И хотя я восхищаюсь Бернстайном, но мне далеко до него. Ну хотя бы потому, что он был великолепный пианист и великий дирижер. А я всего лишь композитор. Но что-то общее у нас есть!

– Широкая публика вас знает, конечно, как автора рок-оперы «Орфей и Эвридика», а также многих и многих мюзиклов и еще более многочисленных эстрадных песен, в том числе и к кинофильмам. Но вы сочиняете классические оперы и балеты, пишите симфонии. Какой жанр вам ближе нынче, в третьем тысячелетии?

– АЖ: Я, пожалуй, совершил большой круг и вернулся на круги своя. Начинал я как академический композитор, первую симфонию написал в 15 лет (сейчас она идет под номером 0). Писал камерную и вокальную музыку, про попсу и слышать не хотел. Но в 1975 году я написал оперу «Орфей и Эвридика» (кстати вполне серьезное сочинение), и неожиданно эта опера стала адски популярной. И конечно на меня упала слава, популярность и т.д. И я стал работать для кино, театра, цирка и даже для эстрады, которую я терпеть не мог. И было много удач. Но сейчас, уже в солидном возрасте, мне хочется писать нечто серьезное, академическое, даже могу сказать классическое. На этом фестивале прозвучало целых 3 моих симфонии. И всем понравилось, и я тоже был доволен. Что будет дальше – не знаю.

– А что сейчас больше востребовано театрами и театралами? Известно, что публика подвержена моде. На что в наш век быстрее раскупаются билеты – на легкий жанр или классику? Или тут речь о разных срезах общества, которые не пересекаются?

– АЖ: О, конечно, количественное соотношение между аудиторией популярной и академической музыки пугающее. Американские специалисты считают, что классическую музыку посещает один процент из тех, кто вообще ходит в концертные залы. Но меня это не пугает. Один процент от населения земли – это примерно 8 миллионов человек. Отбросим половину, то есть население тех стран, где люди вообще никуда не ходят, останется 4 миллиона. Но это много. Этого достаточно, чтобы заполнять оперные и концертные залы, меня это устраивает. А то, что творится на стадионах – это не мое.

– Вы не только композитор. В вашем активе я насчитала восемь книг. Это размышления, воспоминания, записки музыканта, т.е. так называемый нон-фикшн, жанр, который теперь пользуется чуть ли не большей популярностью, чем чисто художественная литература. Книги – это продолжение вашего творческого пути?

– АЖ: Книг у меня уже 10 (одна – звуковая аудиокнига). Сейчас заканчиваю 11 книгу. Да, я люблю читать книги, у меня огромная библиотека, но читаю я сейчас в основном в интернете, в айпаде. А писать книги – да, это мое хобби, хотя никогда в жизни не назову себя писателем-профессионалом. Но дилетантом – пожалуй да. Я писал в основном о музыке и о себе. Эти две вещи я хорошо знаю. Пытался написать роман, но бросил, и понял — это не мое. Но писать слова – это наслаждение. Среди композиторов были замечательные писатели – Вагнер, Берлиоз, Римский-Корсаков, Прокофьев. А некоторые композиторы, наоборот, кроме коротких открыток, ничего не написали – Брамс, Малер, Шостакович. А я люблю читать книги, написанные композитором. Таким был мой учитель Сергей Михайлович Слонимский, блестящий композитор и великолепный писатель.

– А что вы скажете о своей жене? Она ведь у вас литератор, переводчик, поэт?

– АЖ: С женой мне очень повезло. Мы уже 48 лет вместе и почти не расстаемся. А если расстаемся, то бесконечно переписываемся и перезваниваемся. Она очень талантливая женщина из прекрасной семьи (ее отец Лев Владимирович Гинзбург — переводчик, публицист, эссеист). Мы с Ириной произвели на свет очень талантливого музыканта, нашего сына Леву Журбина, он сейчас крупный американский композитор, аранжировщик, альтист. Нам хорошо вместе, мы вместе ездим по миру, ходим в театры и в музеи, сочиняем песни, воспитываем наших внуков, им сейчас 17 и 15 лет. Многое, что я написал, получилось по Ириному предложению. Она стала прекрасно петь, ну а я стал писать книги. В общем, мы как-то проникли друг в друга и слились в одно. И Ира написала стихотворение, а я написал на него музыку. Получился романс, который называется «У нас двоих теперь душа одна». И это очень точно сказано.

– Александр, спасибо! Дай вам бог удачи и здоровья!