...И вновь причина — сегодня, увы, рутина — орошать слезой свежевскопанную могильную лунку: 16 февраля поэт Аида Хмелева, чей псевдоним Любовь Молоденкова, то бишь «Юная Любовь» (о, какое чаяние, какая свежесть!) угасла на 85-м году жизни в Москве, сраженная ковидом.

Аида Хмелева, 2017 г. ©youtube Alexander Shatalov

Она была в эпицентре московской  богемы  (точнее, ее диссидентской ветви)  — «бесстрашно глядела в глаза стукачей», как написала Кира Сапгир об Аиде, пассионарной женщине, ступившей на эту стезю во имя любви к спутникам своей громокипящей жизни.

Она была большим поэтом, чье творчество заслуживает признания во Франции, где Аида прожила более 30 лет. Напомним, что она была женой фотографа Владимира Сычева, снимавшего  российскую богему,  русскую провинцию  и западных сильных мира сего — Жака Ширака в частности.

Вашему покорному слуге  выпала честь перевести некоторые поэмы Аиды и посетить ее с детьми (двумя из шести) в двух из ее парижских квартир.

Невзирая на ее решительное осуждение моей богемной жизни, я был ею потрясен и восхищен. Она для меня воплощала (как сказано где-то) «железную простоту».

А.Зверев Портрет Аиды Хмелевой ©nicolaitroitsky.livejournal.com

Любопытствующие  смогут найти на этих страницах ее портрет кисти ее друга, поэта Киры Сапгир и незабываемые строки самой Любови Молоденковой — «Мои стихи написаны на языке дождя...»,  или «Всю жизнь любить нелюбых», или же «Люди злы, а боги слабы… ».

Все, что было у нее, она отдавала: от нежности до едкого сарказма. Она вышла из простой семьи, родившись в российской глубинке, создала саму себя в эпоху Хрущева и Брежнева.

Какой урок независимости, храбрости и гордости западным феминисткам!

Для нее страсть и любовь единственное средство спасения рода человеческого. Ее песни о любви незабываемы. Я был переводчиком многих ее стихов (цикл «Розы», в частности). А сейчас публикую два ее последних стихотворения в моем переводе.

(Текст Тьерри Мариньяка в переводе Киры Сапгир)

Кира Сапгир  «Боги злы, а люди слабы»

Боги наделили ее удивительным свойством характера. Она не способна на тоску и досаду может только гневаться и радоваться. Еще она наделена способностью восхищаться — стихами, цветами, лесами и древними камнями — всем, что смогло обогатить ее мир.

Благосклонная судьба всегда окружала ее толпой значительных людей.

Сквозь ее московскую квартиру тянется шествие: здесь можно встретить богемного художника и опального литератора-отказника, «левого» поэта, дворника, иностранного дипломата...

На ампирной оттоманке позапрошлого столетия перед корреспонденткой басурманской газеты штопает она черный свитер, латает локти: ...

— Какой это был красивый свитер, обращаясь в пространство, громко говорит она. — У меня нет второго такого, этот износился, мне надо еще один, а у вас очень красивый свитер... Загипнотизированная корреспондентка стаскивает с себя свитер, протягивает его, как жертвенные дары языческому идолу.

В награду за жертвоприношение ей наливают горячий чай и угощают пряником

...А вокруг — суета! Читает стихи Генрих Сапгир. Играют в шашки полупьяный Анатолий Зверев с фотографом Владимиром Сычевым — мужем Аиды. Выигрывает Сычев — Зверев делает рисунок. Выиграл Зверев — получает рубль. В соплях и нестиранных шелках бродит по дому дочь — японка Настя, нежная и печальная «чайная роза в помойном ведре» — так назвал ее поэт Хромов

На фотопленке памяти оттиск: в доме у Аиды в Староконюшенном летом мы пьем чай с дыней — у самовара, неподвижно, как языческий божок, восседает пятимесячная Настя и слушает 7-ю Симфонию Малера.

...Что еще?

Всем известно, что в своем полуподавле на Трубной в конце 70-х она организовывала подпольные выставки опальных художников, что посетители проникали на выставку ночами, влезая в окна, минуя топтунов. Что она вызывала раздражение гебистов и домоуправов. У властей предержащих тем, что для нее схватка с властями, была захватывающей опасной игрой:

«Мне вся жизнь — война.
Мне тишины — оскомины не надо!...» — пишет она.

...Она вызывает раздражение тем, что в бурном плавании по морю житейскому безмятежна.

***

Об Аиде — богемной барыне — известно всё. О поэте, Любови Молоденковой, не известно почти ничего. Причина — достоинство-недостаток — крестьянская стыдливость вкупе с «львиным» самолюбием.

На самом деле, слушатель-человек ей не нужен. Ее настоящие слушатели — трава, небеса, Бог:

В темной хате на склоне дня
Мысль шальная меня посещает:
Мой Господь так меня отличает,
Что в свидетели выбрал меня...»

По ее стихам можно гадать на суженого, загибая уголки чуть не у каждой страницы.

«...Палевых роз бледных
утраченный аромат,
свежий, сырой, целебный
утренний разврат...»

Эти строки пронизаны языческой чувственностью. И в этих, внешне бесстыдных, неиссякаемо женских видениях — редкостная целомудренность, а страсть — необходимость для продолжения Рода.

Она — осколок Серебряного. Подлинная наследница акмеистов. Ее стихи — исповедальная лирика, где пламенная влюбленность в реальность расцвечивает ее самые серые стороны:

«Пойду уборщицей в метро
Там стены белые лукавят,
Там на ступени трости ставят,
На переходах пьют ситро —
Пойду уборщицей в метро.
 ...............
Для пассажиров запоздалых
Я повяжу платочек алый,
Взгляд опущу притворно строг —
Пойду уборщицей в метро...»

В ее поэзии преобладают не музыкальные, а пластические представления. Ее трехмерный мир полон земной красоты, телесных радостей, ему даны первозданность, знание смерти, бессмертия, Христа:

«Три бабы на красном крылечке
поют и далече-далече
живая молитва слышна
Поют голоса в поднебесье:
«Воскресе, Христосе, воскресе...»
С той ночи мне смерть не страшна».

Для нее величавость и спокойствие искусства противостоят (не отрицая) всяческой (политической, бытовой и прочей) суете. Эта поэзия не отстраненное созерцание мира, но школа, где учатся видеть красоту во всем.

Мир праху!